Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– А Свя-аточный сезон, Брандт, друг мой Брандт – Рождество – рождественское утро – Что есть суть утра Рождества, как не детский эквивалент полового контакта, для ребенка? – Подарок, Брандт – То, что ты не заслужил и чего не имел, но теперь имеешь – Разве ты сам не чувствуешь символическую связь между разворачиванием рождественского подарка и раздеванием девушки?

Брандт кивал и мыл, не зная, смеяться или нет.

Сам повстречался с Кенклем и Брандтом в метро (Кенкль и Брандт, оказывается, катались по ночам в метро, в качестве досуга), когда пытался как-то добраться до Энфилда из Бэк-Бэй по оранжевой ветке 353, подшофе. Кенкль и Брандт не только пересадили Самого на ветку правильного цвета и подпирали с двух сторон на протяжении всего бесконечного пути до Содружки, но и проводили по крутой железной лестнице станции метро, через дорогу и по серпантину на холм до самой опускной решетки, и были приглашены Самим в 02:00 продолжить дискуссию о низких температурах, которую они вели с Кенклем, пока Брандт поднимал Самого на холм на плече (Кенкль помнит, что дискуссия той ночи касалась человеческого носа как эректильного органа, но уверенным можно быть только в том, что дискуссия была односторонняя); и в итоге дуэт снялся в роли служителей в черных вуалях в стиле театра Но в фильме Самого «Чайная церемония при нулевой гравитации» и с тех пор работал на черных работах в ЭТА, хотя только в ночную смену, поскольку мистер Пал всей душой ненавидел Кенкля.

Кенкль харкнул и попал точно в тонкую полоску пыли у плинтуса, которую пропустила мокрая дуга швабры.

– Ибо я за миссионерскую позу, Брандт, как есть – Брандт – Мне будьте добры либо обычное соитие в миссионерском положении, либо нигиль и ничто – Смекаешь? – Подключись к мозговому штурму об альтерна-ативных позициях, Брандт – Брандт – Для меня, по крайней мере на мой вкус, зеро и нигиль эти ваши позы сзади, или, как их еще называют, ко-онтакты в догги-, или собачьем, стиле, столь любимом среди мужланов, в порнокартриджах, та-антрических учениях – Брандт, это же все жи-ивотное – Почему? – Спрашиваешь, почему? – Брандт, по существу своему это поза четверенек – Она на четвереньках, ты на четвереньках над ней, – Из ря-ада вон много четверенек, на мой.

Брандт первым услышал, как я подхожу в носках, стараясь ступать по сухому. Дважды я чуть не поскользнулся. За восточным окном все еще мело.

– Я Отто Брандт! – окликнул меня Брандт, протягивая руку, хотя я все еще был в нескольких метрах.

Дреды Кенкля торчали из-под клетчатой кепки. Он обернулся за Брандтом и по-индейски поднял руку в приветствии.

– Дорогой мой принц Хэл. Уж встал и одет ни свет ни за-аря.

– Позвольте представиться, – сказал Брандт. Я пожал его руку.

– В носках и с зубной щеткой. На-аследный принц ЭТА, Брандт, который, держу пари, на четвереньки не вста-ает.

– Тьме наверху срочно нужна ваша помощь, ребят, – сказал я, вытирая носок о штанину. – Темныш прилип лицом к стеклу, и ему ужасно больно, и мы не смогли его отодрать, и понадобится горячая вода, но не очень горячая, – я показал на ведро у ног Кенкля. Заметил, что на нем разные ботинки.

– Можем ли мы поинтересоваться, что же в этом забавного? – спросил Кенкль.

– Меня зовут Брандт, очень приятно познакомиться, – сказал Брандт и снова протянул руку. Он положил швабру туда, куда показал Кенкль.

– С ним сейчас Трельч, но Тьма очень плох, – сказал я, пожимая руку Брандта.

– Мы уже в пути, – сказал Кенкль, – но отчего такое веселье?

– Какое веселье?

Кенкль перевел взгляд на Брандта и опять на меня.

– Он спрашивает, какое веселье. На твоем лице написано веселье. Оно очень веселое. Сперва оно выглядело лишь бескручи-инным. А теперь оно открыто гомери-ическое. Ты почти хватаешься за животик. Ты с трудом выговариваешь слова. Ты едва ли не хлопаешь по коленке. Вот какое веселье, дорогой мой наследный принц Хэл. Я думал, что вы, игроки, вне поля все компадре-мундо.

Брандт пятился по коридору и сиял улыбкой. Кенкль сдвинул кепку набекрень и почесал какую-то экзему на линии роста волос. Я подобрался и сознательно придал лицу предельно пасмурное выражение.

– А теперь?

Брандт отпер хозяйственную подсобку. Раздался звук наполняющегося из технического крана в подсобке металлического ведра.

Кенкль надвинул шапку назад и прищурился на меня. Подошел поближе. В его ресницах были сухие желтые хлопья. На лице, как и у Сбита, виднелось несколько кист в разных стадиях развития. Изо рта у Кенкля всегда слабо пахло яичным салатом. Он недолго щупал губы в размышлениях, затем сказал: