Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Должен тебе сказать, по-моему, мы поймали в кадре самого настоящего Ламонта Чу.

– Марио, забудь про камеру, я тут стою весь мокрый и спрашиваю тебя, какое у Хэла впечатление от разговора с Тэвисом, не делился ли он впечатлениями? Ван Влек за обедом сказал, что вчера видел, как Пемулиса и Хэла из кабинета Тэвиса вывел за уши уролог из Ассоциации. Ван Влек сказал, что лицо у Хэла было цвета Каопектата.

Марио направляет объектив на вьетнамки Чу, чтобы смотреть на Чу поверх видоискателя.

– Ты это рассказываешь или это было?

– Это я тебя спрашиваю, Марио, говорил Хэл, что произошло, или нет.

– Я внимательно слушаю, что ты рассказываешь.

– Так ты спросил, спрашиваю я или нет, и да, я спрашиваю.

Марио наезжает в упор: кожа у Чу какого-то сливочно-зеленого цвета,

ни единого фолликула на виду.

– Ламонт, я потом тебя найду и расскажу все, что Хэл расскажет мне, у нас так замечательно выходит.

– Так значит, ты не говорил с Хэлом?

– Когда?

– Господи, Марио, с тобой иногда как со стенкой.

– Очень хорошо получается!

Кто-то полощет рот. Гильермо Редондо, кажется, читает молитву в их с Эстебаном Рейнсом комнате. Вход в люкс Клиппертона в Восточном корпусе когда-то был, как он помнит, больше месяца заклеен ярко-желтой пластиковой лентой БПД. Дерево двери туалета для мальчиков отличается от дерева дверей комнат. На двери люкса Клиппертона была приклеена фотография Росса Рита, который делает вид, что целует перстень Клиппертона у сетки. Рев смыва и скрип двери кабинки. Вся сантехника в академии высоконапорная. Марио дольше спускается по лестнице, чем поднимается. Он так крепко цепляется за перила, что красная грунтовка остается на ладонях. Особый шорох ковра в вестибюле, и запах сигарет «Бенсон & Хеджес» в приемной. Маленькие двери в коридоре, которые всегда закрыты, но никогда не запираются. Резиновые чехлы на ручках. «Бенсон & Хеджес» стоят 5,60 долларов ОНАН за пачку в бакалее «Отец & Сын» у подножия холма. Диод таблички «Опасно: Третий рельс» на столе Латеральной Алисы Мур не горит, а на текстовом процессоре – чехол из матового пластика. На синих креслах слабые отпечатки человеческих задов. В приемной пусто и темно. Слабый свет с освещенных кортов снаружи. Свет настольной лампы, сильно ослабленный двойными дверями, из-под двойных дверей кабинета ректора, куда Марио не заглядывает; в присутствии Марио Тэвис на нервах впадает в такую общительность, что это неловко для всех сторон 316. Если спросить Марио, ладит ли он с дядей Ч. Т., он ответит: «Конечно». Экспонометр «Болекса» показывает «без вариантов». По большей части свет в приемной – из кабинета без двери заведующей женской частью. А это значит: Маман здесь.

Тяжелый ворсистый ковер особенно коварен для Марио, когда он весь обвешан оборудованием. У Аврил Инканденцы, охочей до света, в кабинете чуть ли не софит на потолке, два торшера и несколько настольных ламп, а также зажженная сигарета «Б & Х» в большой глиняной пепельнице, которую Марио слепил для нее в школе «Риндж-энд-Латин». Она развернулась в офисном кресле лицом к большому окну за ее столом, слушая кого-то по телефону, зажав трубку, как скрипку, под подбородком, и проверяя, заряжен ли степлер. Ее стол напоминает ломаную линию городского горизонта из папок и книг, сложенных крест-накрест в аккуратных стопках; стопки стоят стеной. Открытая книга сверху – это влиятельное «Введение в семантику Монтегю» Доути, Уолла и Питерса 317, с потрясающими иллюстрациями, которые Марио в этот раз не рассматривает, а пытается заснять затылок Маман и торчащую у пучка волос вытянутую телефонную антенну, чтобы запечатлеть ее со спины без ее ведома.

Но не услышать, как Марио входит в комнату, даже по ворсистому ковру, невозможно, плюс она видит его отражение в окне.

– Марио! – она, не оборачиваясь, вскидывает руки буквой «V», в одной из них открытый степлер.

– Маман! – до дальней части кабинета, где стоит ее стол, мимо стола для семинаров, экрана и передвижной доски, – добрых десять метров, и каждый шаг по ковру шаток – Марио напоминает древнего старика с хрупкими костями или человека, который спускается по скользкому холму с бьющимся грузом в руках.

– Привет! – обращается она к отражению в разделенном на четверти окне, глядя, как он осторожно кладет педаль на стол и пытается снять рюкзак. – Не тебе, – говорит она в телефон. Она показывает степлером на отражение «Болекса» на отражении его головы. – Мы в эфире?