Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Он велел школьному старосте отобрать из каждого класса по четыре мальчика для рытья могилки изготовления гроба для Лиззи. Он потребовал также, чтобы были выделены носильщики. Староста сначала вызвал добровольцев. Мы все опустили головы, опасаясь, как бы он нас не назвал. Добровольцев не нашлось, и староста сам назначил нескольких человек. Они отказались. Мы все поголовно отказались. Фродшем столкнулся с открытым неповиновением.

Он объявил, что исключает из школы тех ребят, которых назначил староста.

Мы объявили всеобщую забастовку.

Мы и сами словно не верили в то, что происходит. Ведь в истории школы была уже одна забастовка, и Фродшем оказался победителем. Он бушевал, кричал и угрожал. Он вопил, что мы не подчиняемся приказам. «В любом цивилизованном обществе есть люди, которым дано право отдавать приказания, и люди, которым надлежит эти приказания выполнять, — руководители и подчиненные, и если вы отказываетесь подчиняться сейчас, то как вы сможете руководить и требовать подчинения в будущем?

Взгляните на небо: на троне восседает бог, а вокруг него ангелы, каждому из которых отведена особая, подчиненная роль; так поддерживается всеобщая гармония мироздания». Эти тирады неожиданно в каком-то смысле открыли нам глаза.

Еще вчера это был сильный белый человек, теперь все стало иначе.

Еще вчера он был белый, сильный, непобедимый, твердыня; а теперь все не так. И все, о чем мы перешептывались, все трещинки, противоречия, которых мы толком и не замечали, все вылезло наружу. Он попытался пойти на компромисс: только один ученик будет исключен из школы. Мы отказались вернуться в классы. Ладно, остается лишь одно маленькое наказание: четыре палки каждому и один день всем стричь газоны. Мы увидели, что почва под его ногами шатается. И выдвинули новые требования.

Мы потребовали, чтобы нам преподавали африканскую литературу и африканскую историю: мы хотим лучше узнать самих себя. Почему мы должны искать собственное отражение в белых снегах и весенних цветах, трепещущих на ледяных озерах? Затем кто-то крикнул: «Мы хотим директора-африканца и африканских учителей. Мы отвергаем систему господ и лакеев». Эти требования не остались незамеченными. Газеты уцепились именно за это и осудили нас. С каких это пор ученики стали указывать своим учителям, чему они должны их учить? Если ученики так умны и уже знают, чему их следует учить и кто это должен делать, зачем же они пошли в школу? И в такую школу, с такой репутацией? С директором, которым гордились бы лучшие английские школы, вроде Итона? Они подсчитывали израсходованные на каждого студента деньги и сравнивали их с доходом беднейшего крестьянина.

Но мы стояли на своем. «Чуи, Чуи!» — крикнул кто-то. Его имя было для нас легендой. Мы хотели, чтобы именно он возглавил школу. Долой Фродшема, долой систему старшинства, долой белых! Вперед, вместе с Чуи! Всех их прочь! Власть черным!

Приехали представители министерства. Один из них был выпускником нашей школы. Они призывали нас вернуться к занятиям. Наши требования, наши жалобы будут изучены, четыре мальчика подвергнутся незначительному наказанию — подстригут газоны и их самих остригут наголо.

Мы вернулись в классы. Но что-то уже изменилось, было не так, как прежде; правила игры были поставлены под сомнение. Мы это знали, знал это и Фродшем, и примерно через месяц он подал в отставку и вскоре отправился следом за Лиззи. Мы были горды, взволнованны, мы увидели себя в новом свете. Мы клялись, что, если директором у нас будет африканец, мы будем подчиняться ему во всем, мы будем трудиться более прилежно, чтобы не опозорить ни его, ни себя. У нас не будет больше старост. Мы сами выберем себе руководителей. Мы называли себя африканскими популистами, и мы хотели директора-популиста.

Одним словом, мы хотели, чтобы директором у нас был Чуи. Мы ждали его затаив дыхание. Никто из нас не видел его раньше и не знал о нем ничего, кроме школьного фольклора. Но мы пели, исполненные надежды: «Новая школа, новые люди. Начнем все сначала». Среди белых учителей царили мрак и уныние, двое или трое даже подали в отставку. Опасение и торжество, отчаяние и надежда, поджатые губы и ослепительные улыбки — все это перемешалось, пока мы ждали приезда Чуи.

И вот наконец он приехал. Мы выстроились вдоль дорожки от ворот до канцелярии. Он помахал нам рукой, и мы ответили криком, который вырвался из наших сердец: «Чууууууи!»

Первое собрание… Мы явились в зал почти на час раньше назначенного времени. Мы пели, хлопали в ладоши, произносили речи. Белые учителя стояли поодаль и нервно переговаривались между собой.