Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

«Чаепитие в Гатунду» тоже казалось теперь чем-то таким, что происходило давным-давно, в какой-то другой стране, и Мунира уже подумывал о поездке домой. Но как он посмотрит в глаза отцу теперь, когда он знает обстоятельства гибели Муками? Ненужные мысли, оборвал он себя, ведь его отношение к отцу и его прошлому, постоянная неловкость, которую он испытывал в присутствии отца, не были связаны со смертью сестры. Он взял велосипед — решил ненадолго заглянуть к Абдулле.

Он весело насвистывал, когда увидел ее на узкой тропинке, почти в том же месте, где пять лет назад она поздоровалась с ним и задала столько забавных, но отнюдь не дружеских вопросов.

— О, это ты, мать мужчин, — приветствовал он ее, нажав на тормоза. У него было хорошее настроение: если не считать охлаждения Ванджи, в остальном он преуспевал и перед ним преклонялись все илморогцы, потому что благодаря ему в школе появились новые учителя для их детой. На время он уступил пальму первенства Кареге — это было после возвращения из города, — но теперь… Для полноты счастья ему не хватало только Ванджи. Ньякинья смотрела себе под ноги, но голос ее звучал отчетливо и ясно.

— Я слышала, несколько месяцев назад в школе начали работать три новых учителя.

— Да-да, — недоуменно ответил он.

— Они хорошо себя показали.

— Разумеется. А что, кто-нибудь жаловался?

— Нет. Дети довольны новыми учителями. Как и двумя первыми. Кто дал их нам?

— Серикали [29] Правительство (кикуйю). . Кто же еще может платить им жалованье?

— Мвалиму, почему они одной рукой дают, а другой отнимают? Разве это справедливо?

— Я… Я не понимаю, — сказал он.

— Ты понимаешь. Ты знаешь больше, чем осмеливаешься сказать.

— Я в самом деле не понимаю… о чем ты…

Он закашлялся и отвернулся. Илморог был погружен тишину. Он увидел двух мальчишек, гоняющих вместо футбольного мяча яблоко. Когда он снова повернул голову, старуха исчезла. «Совсем как в тот раз», — подивился он, раздумывая над ее словами. Внезапно ему расхотелось идти в лавочку Абдуллы: опять разговоры, опять сплетни. Он прислонил велосипед к стене дома. Он стоял и смотрел туда, где только что была Ньякинья. От встречи с ней остался в душе неприятный осадок: она женщина всеми уважаемая и ее враждебность могла ему дорого обойтись.

Он вздрогнул. Его пугали эти необъяснимые повторения прошлого. А ведь именно от тирании прошлого он всегда хотел освободиться. Сначала Ньякинья, теперь Ванджа. Первая вспышка страха сменилась подъемом от смутного ощущения новообретенной власти.

— Хорошим манерам тебя, видно, так и не научили, — сказала она, и голос ее прозвучал точно эхо прошлого. По ее невозмутимому лицу он не мог определить, как она к нему относится. — Ты так и не пригласишь меня зайти?

— Заходи, заходи, — сказал он с неестественной игривостью. Внутри разливалось приятное тепло.

Она взяла складной стул, прислоненный к стене, и села. Ноги босые, простое платье в цветочек. Никаких украшений. Ему показалось, что она точно повзрослела: глаза смотрели твердо, ясно, в них не плясали больше дьявольские, манящие огоньки. Однако ее прямой взгляд, хотя и отнюдь не враждебный, поверг его в замешательство.

— Хочешь чаю?

— Нет, не хочу, — сказала она. — Я бы выпила воды.

— Воды сколько угодно, — сказал он шутливо, протягивая ей кувшин. Теперь у него был алюминиевый бак для сбора дождевой воды. Дом его с годами принял цивилизованный вид — диван, множество прочей домашней утвари, прибавилось книг на полках. Она отхлебнула воды и осторожно, даже чересчур осторожно поставила кувшин на пол.

— Ты не забыл ту ночь, когда мы пили тенгету? — спросила она вдруг.

— Нет. А что? Это было давно. Целый год прошел.

— Я помню, как ты спросил, зачем я приехала в Илморог.

— Да, мне было любопытно узнать… впрочем, у каждого свои причины поступать так, а не иначе. Свои секреты.

— Да, но ты спросил второй раз, хотя должен был знать… Я же рассказывала… про пожар… про «чаепитие».

— Зачем ты ворошишь прошлое? — спросил он, чувствуя себя крайне неловко. Затем добавил: — Не помню, говорил ли я тебе, но я сам тогда только что вернулся с того же самого «чаепития».

— Неужели? Ты мне не рассказал. Но дело не в этом. Зачем ты хотел узнать причину моего приезда? В первый раз.

— Послушай, Ванджа. Если не хочешь, можешь не рассказывать. Наверное, на меня подействовала тенгета. Эта крепкая штука всем развязала языки.

— Но я хочу тебе кое-что сказать. — Она иронически усмехнулась. — Я специально для этого пришла. Я о многом тебе рассказала. Я не пыталась скрыть, кто я есть и кем была. Только одно я утаила. Я всегда боялась, что я бесплодна, что не могу иметь детей. Мысль об этом давила на меня тяжким грузом. Ведь дети, как бы легкомысленно мы к ним ни относились, это то, что делает официантку человеком. Ты мать, и уж этого никто у тебя не отнимет. Я пыталась. Я побывала даже у Барбана в Тхигио. Это знаток трав, он особенно искусен в лечении женских болезней…