Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Недели и месяцы я пел эту песню в ожидании перемен.

Я ждал земельной реформы, раздачи земли.

Я ждал работы.

Я ждал, когда будет воздвигнут памятник Дедану Кимати..

Я ждал.

Я говорил себе: я могу продать половину своего акра земли. Я так и сделал и купил ослика с тележкой. Я стал возить чужие товары на рынок. Ослу не нужен бензин или керосин.

Я все еще ждал.

Я услыхал, что людям дают займы для выкупа ферм, принадлежащих европейцам. Мне было непонятно, почему я должен покупать землю, за которую уже заплачено народной кровью. Но все-таки поехал. Мне сказали: это Новая Кения. Здесь ничто не дается бесплатно. Без денег ты не можешь купить землю, а не имея земли, ты не можешь получить в банке ссуду для ее покупки или открытия собственного дела. Получалась какая-то бессмыслица. Когда мы боролись за свободу, мы принимали в свои ряды людей, не спрашивая, есть ли у них земля.

Я говорил себе: может быть… может быть… за этим стоит какой-то большой замысел.

Я ждал.

Я сказал себе: хорошо, я стану немым и глухим. Посмотрю, как пойдет дальше. Посмотрю, что будет. Я видел, как растут разногласия в стане черных. В отношениях между народностями. Между общинами. Районами. Даже самыми близкими. Между семьями. Я вспомнил нашу борьбу, наши бои, наши песни; моя искалеченная нога не давала мне об этом забыть. Я спрашивал себя: как может быть такое между своими? Ведь теперь белый человек наверняка давится от смеха, он так хохочет, что нос его скоро раздвоится, как у той вошки в народной сказке.

Я спрашивал себя: почему никто не вспоминает о погибших? О нашем движении?

Я сказал себе: я обойду все конторы. Я пойду на фабрику, где когда-то служил. Мне нужна была работа, больше ничего.

Я зашел в контору.

Я ищу работу, сказал я.

Они сказали: калека?

Я сказал: а разве калеке не нужно есть?

Они переглянулись.

Они сказали: имеющие уши да услышат, имеющие глаза да увидят.

Это Новая Кения.

Здесь ничто не дается бесплатно.

Захотел на дармовщинку, отправляйся в Танзанию или в Китай.

Я горько усмехнулся. Чтобы поехать в Танзанию или в Китай, все равно нужны деньги на автобус.

Озадаченный, я стоял у дверей конторы. Я выпил до дна мою горькую чашу. В это время из «мерседеса» вышел человек в черном костюме и вошел в контору. Все клерки повскакали с мест, во весь рот заулыбались…

Абдулла замолчал, задумался. Муха продолжала жужжать у него над ухом, и он безуспешно пытался ее отогнать. Потом точно забыл про нее, и взгляд его устремился куда-то вдаль.

— Друзья мои… сегодня меня ничто уже не может взволновать. Мунира был когда-то твоим учителем. Его самого исключили из Сирианы. Как и тебя. Теперь по личным мотивам он выгоняет тебя с работы, а ты растерялся и впадаешь в отчаяние. Думаешь, меня это удивляет? Завтра, друзья мои, и вы ополчитесь против меня. Я не заплачу. Быть может, даже Иосиф накинется на меня с бранью, но я не заплачу. Но в тот день! Разве мог я остаться безучастным? Да у меня все внутри вывернулось наизнанку.

Человек, который вошел в контору, был тот самый тип, что предал меня и Ндингури. Как я позже выяснил, он подписал контракт с этой компанией на перевозки ее товаров по всей стране. Клерки твердили; наконец-то настала Ухуру. До независимости ни один африканец, кроме грузчиков и чернорабочих, не смел прикоснуться к товарам этой фирмы. А теперь господин Кимерия ворочает миллионами!

Я точно к земле прирос. Итак, Кимерия Ва Камианджа пожинает плоды Ухуру!

Я вернулся в свою деревню, продал оставшиеся пол-акра земли. Забрал пожитки, ослика и двинулся в путь вслед за солнцем. Я двинулся в самую глубь страны, где ничто не напоминало бы мне об этом подлом предательстве.

Можете называть это бегством.

Но в душе я уже умер. И только совсем недавно кровь снова побежала по моим жилам. Ох, опять эта проклятая муха!

Он занес руку, надеясь прихлопнуть муху, но промахнулся, попал себе по лицу и пробормотал что-то нечленораздельное. Затем повернулся к Кареге.

— Поэтому я и прошу тебя не уезжать. Куда ты поедешь? Останься здесь. Возьми клочок земли в аренду. Расти хлеб, как Ванджа. Может, что-нибудь и выйдет.

И вдруг Ванджа громко всхлипнула.

— Что случилось? — спросил Абдулла. Затем подумал про отъезд Кареги, и ему пришло в голову, что…

— Ты сказал: Кимерия?

— Тогда это он.

— Кто? О чем ты говоришь? — вмешался Карега.

— Это тот человек, из-за которого я ушла из дому, — сказала она. — Он называл себя Хокинс Кимерия.