Ван Мэн - Современная китайская проза

Он хотел передать письмо, но парень и не подумал встать с кресла и взять его. Пришлось Чэню, который был, верно, вдвое старше, встать и самому подойти к парню. Он увидел вблизи лицо в юношеских прыщах, безразличное, равнодушное.

Парень вскрыл конверт, пробежал глазами письмо и презрительно усмехнулся; все это время он, не переставая, постукивал ногой в такт мелодии. И магнитофон, и песня в исполнении гонконгской звезды оказались новостью для Чэня. Не то чтобы он был противником подобного пения — просто он знал ему цену, а потому улыбнулся скорее снисходительно.

— Этот ваш начальник, он что, действительно дружил в армии с моим отцом? Что-то я никогда не слышал о таком.

Чэнь вдруг ощутил горький стыд.

— Молод ты еще! Отец мог и не рассказывать тебе о нем. — Теперь уже Чэнь Гао отбросил ту вежливость, которой требовало его положение гостя.

— Отец говорит, с тех пор, как он стал ремонтировать автомобили, у него вдруг обнаружилось слишком много однополчан.

Чэню стало жарко, стремительно колотилось сердце, на лбу выступили капли пота.

— Ты хочешь сказать, что твой отец не знаком с товарищем Н.?! Да знаешь ли ты, что он с тысяча девятьсот тридцать шестого года находился в Яньани! В прошлом году его статью напечатал журнал «Хунци»! Его старший брат — командующий Энским военным округом!

Чэнь так распалился, что речь его напоминала лозунги или газетные призывы, особенно когда он стал превозносить заслуги Н. и упомянул его знаменитого брата. Потом он как-то обмяк, пот заливал ему глаза.

Парень только презрительно ухмылялся.

Чэнь Гао опустил голову, он стыдился самого себя.

— Вот что я вам скажу, — произнес парень вставая, точно собирался сделать важное заявление, — сейчас, чтобы повернуть любое дело, нужно, во-первых, что-нибудь иметь — что вы можете нам предложить в обмен?

— Мы… У нас… — бормотал Чэнь. — Бараньи ноги! — вдруг выпалил он.

— Бараньи ноги?! Не подойдет! — Парень опять улыбнулся. Его недавнее презрение сменилось жалостью. — Во-вторых, вам следует подучиться обделывать дела. И вообще, зачем вам мой отец? Что-нибудь на обмен, умелый маклер, поддержка какой-нибудь знаменитости — и успех обеспечен! — Помолчав, он добавил: — А отец уехал в Бэйдайхэ… по делам. — Он не сказал «отдыхать», но кто же не знает, зачем ездят на курорт Бэйдайхэ…

У Чэнь Гао все плыло перед глазами. Он двинулся было к двери, потом замедлил шаг и прислушался. Звучала балетная музыка венгерского композитора. Он увидел вдруг желтый лист, кружащийся, словно в танце, над голубым озером, которое с трех сторон обступили снеговые вершины; а дальше за озером тот городок. Дикий гусь опускается на озерную гладь.

Чэнь Гао быстро спускался по темной лестнице. Его шатало, ноги заплетались, как у пьяного. Он слышал стук и не понимал: звук ли это шагов, или так бешено колотится сердце. Он вышел на улицу и взглянул вверх. Тусклая оранжевая лампочка на покосившемся столбе вдруг показалась ему кроваво-красным глазом отвратительного чудовища. Страшным, таинственным глазом.

Чэнь бросился прочь, легко перемахнул через канаву, прислушался. Футбольный матч кончился; спокойный голос диктора сообщал прогноз погоды. Чэнь поспешил на остановку. Здесь было многолюдно. Молодые работницы, видимо едущие в ночную смену, спокойно обсуждали вопрос о премиях. Шептались, тесно обнявшись, юноша и девушка. Чэнь Гао вошел в автобус и пристроился возле двери. Кондукторша на этот раз другая, уже немолодая, худая — острые ключицы проступают сквозь ткань кофты. За последние двадцать трудных лет Чэнь многое понял, узнал цену всему, чего был лишен. Но, как и прежде, любил свет фонарей, ночных работниц, демократию, премии, бараньи ноги…

Раздался звонок, и двери автобуса разом захлопнулись. Поплыли назад фонари, тени деревьев.

— Кому билеты? — спросила кондукторша и, не дождавшись, пока Чэнь Гао разыщет мелочь, выключила свою лампочку. В это время обычно ездят только ночные рабочие, а у них проездные на весь месяц.

Перевод И. Смирнова.

Впервые в городе Т. он побывал двадцать восемь лет назад. Это же четверть века! И даже с лишком. Двадцатитрехлетний выпускник университета, ста с небольшим цзиней веса, он уже сшил себе «суньятсеновку» из чесучи, которую почитал тканью для высокопоставленных лиц, и, не забыв дополнить ее серой кепкой с коротким козырьком, с огромным воодушевлением отправился в первую в своей жизни командировку. Все ему было внове, всему он дивился: и поезду, в котором сидел, и проводнице, уже который раз драившей шваброй пол, и оравшему на весь вагон громкоговорителю, и круглым талончикам на чай, наколотым на пупочку крышки огромной кружки, — на них были обозначены тарифы по станциям. И вот еще чему — транжирной поездке, этакой прорве денег: десять с чем-то юаней на билет в жесткий сидячий от Пекина до Т., сто юаней при себе на дорожные расходы. Эту сотню он крепко-накрепко зашпилил парой булавок в крохотный кармашек нательной рубашки.