Ван Мэн - Современная китайская проза

— Я слова не вымолвила, дождалась, когда тетушка Ван ушла, вылезла в окно… — Тут Гайгай схватила руки Ши Гу, и из глаз ее полились слезы.

На лице ее темнел шрам, на босых ногах виднелись кровоточащие ссадины.

— Гайгай, настрадалась ты, устала, — сочувственно сказал Пань Лаоу. — Отдохни. Сегодня вечером наш плот — твой дом. Выскажи все, что у тебя на сердце, говори с Ши Гу сколько влезет.

Пань Лаоу обнял одной рукой Гайгай, а другой Ши Гу и повел их в кабинку. Чжао Лян пошел следом за ними и приладил ко входу кусок полотна, импровизированный занавес.

Солнце исчезло за нашими спинами. По левому берегу тянулись темные холмы, словно разной высоты ширмы, скрывающие что-то таинственное. Небо над правым берегом озарялось красными всполохами, и казалось, что вся равнина объята пламенем, а лунное сияние — это отсветы от огня. Все еще можно было отчетливо видеть речные дали, только манящая синева уже исчезла, уступив место золотистому свету, пронизывавшему все вокруг. Из этого света соткался купол, под которым речные пейзажи смягчились.

Плот тихо плыл в вечерних сумерках, чуть слышно плескалась вода, дул ласковый вечерний ветерок. Пань Лаоу молча правил, его лицо излучало доброту и любовь. Чжао Лян свернулся калачиком на широкой сосновой доске и мгновенно уснул. А я, обхватив колени руками, смотрел по сторонам, мысли роились в голове моей, но конкретно думать я ни о чем не мог.

Из кабинки доносились голоса Ши Гу и Гайгай, они надеялись, что говорят чуть слышно, но каждое их слово в тихой ночи звучало совершенно отчетливо.

В эту теплую июльскую ночь река словно приняла влюбленных в свои заботливые объятья, убаюкивала их так, что забывались все невзгоды и тревоги. Река молчала, засыпая, но деревья и кусты по берегам жили своей жизнью и исторгали какие-то приглушенные, затаенные звуки, сливавшиеся в невнятный гул, напоминавший говор толпы, в которой все взволнованно вразнобой гудят. Внезапно тишину прорезал плач ребенка, затем послышался хохот безумца, и я понял, что это кричат ночные коты.

Ши Гу и Гайгай беседовали вполголоса:

— Я ждала тебя до последнего, но что мне было делать, не могла же я допустить, чтобы старики страдали из-за меня.

— Я понимаю и не сержусь на тебя, меня только зло душит на тех мерзавцев… Гайгай, пойдем скажем ему!

— Кому скажем? Никто из них не совершил преступления. Интересно только, кто написал мне уведомление?

— Ну тогда я его убью!

— Кого?

— Твоего… мужа!

— Нет, ни в коем случае… Даже тысяча его жизней не стоят твоей одной.

Луны и звезд еще не было, но берега виднелись в ночи отчетливо. Только цвета и формы трудно было различить. Красное превращалось в черное, зеленое — в серое, вода в реке почти застыла и походила на масло. Плот плыл очень медленно. И на пути его возникали какие-то удивительные фигуры: восьмиугольный домик, буйвол с двумя головами, женщина с зонтиком… а это что за чудище? — огромный, черный, косматый, в руке копье. Вот-вот бросит им в тебя! Конечно, становится страшно, но когда плот подплывет поближе к чудищу, видишь, что это одинокий утес, а на нем стоит вытянувшееся в струну высохшее, старое дерево. Да, в ночи размываются очертания, предметы меняют свой облик. Весь мир перевернут, и возникает чувство, что поверить в его реальность — значит навлечь на себя беду. Из кабинки доносились голоса:

— Я не вынесу этого, какой смысл мне жить?

— Нет, нет! Коли есть гора, на ней непременно вырастут деревья, коли устремляется куда-то поток, по нему непременно поплывет лодка! Если будем мы с тобой живы, в один прекрасный день обязательно добьемся своего… Брат Ши Гу, ты помнишь, как мы однажды маленькими пошли с тобой в горы за земляникой?

— Помню.

— Мы тогда заспорили, кто из нас найдет самую большую и сладкую ягоду… порознь пошли: ты — налево, а я — направо.

— Ох и трудно мне было пробираться там!

— И мне тоже, все руки и ноги себе изодрала, а земляники все не было. Я устала до смерти, уж никакой ягоды мне не надо было. Но вспомнила про тебя — я ведь обещала найти для тебя самую большую и сладкую ягоду — и двинулась все же вперед.

— И я тоже.

— А потом мы набрели на целую поляну спелой земляники…

— Ты ела мои ягоды, а я твои…

— Да, стоит только мне подумать о тебе, а тебе вспомнить обо мне, как у нас появятся силы пройти по самой трудной дороге, и самые редкие ягоды попадут к нам в руки…

Взошла половинка луны, и холмы, деревья, трава на берегу оказались посеребренными. От лунного света все живое стало волшебным и чудесным, всякие звуки вдруг стихли. Несколько минут природа пребывала в неподвижности под куполом усеянного звездами неба.