Ван Мэн - Современная китайская проза

— Гражданин начальник охраны! Этот парень — лунатик!

Солдат охраны глядел то на Гэ, то на украшенного синяками Ма и стоял в нерешительности. Но тут вмешался Ма:

— Он был начальником лагерей, — он указал на Гэ, — а теперь «реставратор» и «каппутист»! Он…

Но все три определения вместе выглядели так нелепо, что часовой перестал сомневаться в том, что Ма болен.

— Отойти! — крикнул он, подняв карабин со штыком.

Ма сразу же замолчал и повернул к бараку.

Нервное напряжение вдруг оставило Гэ, он почувствовал усталость. Но когда они завернули за угол, он тихо сказал:

— Стой!

Ма нехотя остановился. Полуосвещенное лицо его выглядело зловеще, глазки, как всегда, с открытой злобой смотрели на Гэ.

— Какие будут приказания, гражданин начальник?

— Куда ты шел так поздно?

— Ага, вы все еще на посту. Хотя одеты мы одинаково и староста, однако же, я. Так вот я спрашиваю: ты почему бежал за мной в такой спешке? А?

Гэ сдержался, только кулаки побелели от напряжения.

— Ты даже не стоишь того, чтобы тебя бить.

— Да, конечно, я такой плохой. — Ма усмехнулся. — Ну а ты? Забыл, кто ты и где ты?

— Цыплят по осени считают, — сказал Гэ. — Зато я знаю, кто ты.

Ма вздрогнул. До этого он был спокоен: разве можно кого-то узнать почти через 30 лет? Да еще таких лет. Когда-то Ма Юлинь, сын богача, был приятным, прекрасно одетым молодым человеком. Сейчас лицо изборождено глубокими морщинами, руки огрубели от тяжелой работы. Его лучшие деньки кончились с началом новой республики. Десятилетия тюрьмы полностью изменили его наружность. Гэ просто не мог в первый же день узнать старого врага. Ма снова успокоился.

— Ты всегда был чиновником, я — заключенным. Мы не могли раньше встречаться.

— Думаешь, твой вид может обмануть меня. — Гэ смотрел Ма прямо в глаза. — Нет, ты все тот же. Так же жесток и груб, как тогда, тридцать лет назад. Отца мы расстреляли, а ты вернулся из Пекина, где учился в университете, и собрал свою банду. Думаешь, я могу забыть все то, что ты натворил? Как, например, вы раздели зимой донага коммуниста и подвесили его за ноги…

Ма был бледен.

— Послушай, — холодно сказал Гэ, — ты, наверное, думаешь, что вот представился случай отомстить за отца и за себя. Не дал мне отдохнуть, погнал на работу и там…

— Ты… ты Гэ Лин! — воскликнул Ма, как будто только что узнав Гэ и хватая его за руку. — Командир земельного отряда! Господи, ну и память у меня.

— Убери руки. И вот что: лучше веди себя тихо и не вздумай сделать какую-нибудь новую подлость. Иначе заплатишь за все. Несмотря на все твои тюремные годы, народ сведет с тобой счеты, и пуля, которую ты не получил, будет тебе обеспечена. Понял?

— Да, да, конечно, — бормотал Ма. — Я ужасно виноват! Я просто, просто ослеп, что не узнал вас сразу.

— Хватит болтать ерунду!

Ма тотчас повернулся и поспешил к бараку.

А Гэ направился к Гао Синю. Он понимал, что Ма все равно что-нибудь предпримет, и потому нужно было срочно предупредить Гао. Неожиданный обыск, обнаружат фотографии, и тогда Гао несдобровать.

Гэ все не приходил. Ма был уверен, что он у Гао Синя. Ма лежал на нарах и смотрел на маленькое окошко, освещенное луной. Он думал, что ему лучше сделать. Угроз Гэ Лина он не боялся, хотя понимал, что действовать в открытую теперь будет трудно. Он был уверен, что Гэ никогда не отпустят на свободу, пусть даже он и сидит без всякого приговора. Вернее, именно потому никогда и не отпустят. Удивляло лишь то, с какой быстротой выпустили Гао Синя. Он пришел к выводу, что в руководстве лагеря, наверное, началась ожесточенная борьба. Нельзя было допустить ошибку и попасть между шестернями этой борьбы, приняв сторону того, кто проиграет.

Ма находился в тюрьме больше 20 лет. За это время он крупно просчитался два раза. Однажды во время Корейской войны он прочел в газете, что американский генерал объявил: скоро вся Корея будет освобождена от коммунистов, его войска пойдут на Харбин, и наступит очередь Китая. Ма спрятал кусок газеты в карман и при удобном случае доставал, с благоговением перечитывая слова американца. Но эта надежда кончилась ничем. Та же газета сообщила о крахе американского наступления. Потом было известие о нападении Чан Кайши на КНР. Опять появилась надежда: он ждал чуда, но все опять кончилось ничем. В конце концов он смирился с мыслью, что прошлого не вернуть, что все попытки свергнуть народную власть похожи на усилия насекомых, старающихся подточить и свалить огромное дерево. Но… смутная надежда снова возникла перед ним. В газетах все чаще стали говорить о «каппутистах», и он потихоньку стал мечтать: в один прекрасный день в каменной стене откроются железные ворота и с воли в них пойдут не отбросы общества, не уголовники и преступники, а бывшие партийцы и кадровые работники. И когда в лагерь прибыл Гэ, для Ма не было вопроса, чью сторону выбирать.