Константин Шильдкрет - Кубок орла

Петр расплылся в душевнейшей улыбке:

– Всеобязательно только до окончания брани с Портою.

– Разрешите так окончательно сей пункт и вписать?

– Гм… да… Ну да, так и запишем, – пробормотал Петр и, с трудом сдерживая раздражение, продолжал: – «Молдавия никогда не будет платить дани. Молдавский князь может быть сменен только в случае измены или отречения от православия; в таком случае будет избран в преемники ему один из сыновей или братьев его; престол останется всегда в роде Кантемира, до совершенного его прекращения». Ладно ли?

– Очень хорошо, ваше величество.

– А хорошо, тогда, стало быть, и конец… Ах да! – будто вспомнив о главном, спохватился государь. – Еще вписать надо, что царь не будет заключать мира с Турцией, по коему Молдавия должна будет возвратиться под турецкое владычество. Как вы полагаете?

Стефан вместо ответа низко поклонился и поцеловал руку Петра.

Довольный заключением выгодного договора, царь пригласил Луку «испить ковшик боярского русского». Гость замялся. По глазам его видно было, что он хочет еще о чем-то поговорить.

– Иль не все?

– Еще один пустячок, ваше величество.

Петр вежливо преклонил голову, и Стефан, потупясь, точно стыдясь за Кантемира, залпом оттараторил:

– Господарь мой повелел еще добиться того, что в случае, если русские принуждены будут заключить мир с турками, он получит два дома в Москве и поместья, и сверх того русская казна будет давать ему ежегодно содержание для него и для свиты.

– Значит, господарь не ахти как верит в нашу викторию? Домы на Москве оговаривает? – усмехнулся Петр, но вовремя опомнился и клятвенно поднял руку: – Да будет так.

Обеспечив войскам свободную стоянку на молдавской земле, царь, преисполненный стремления попасть к Дунаю раньше турок, приказал Шереметеву идти немедленно через Днестр.

Стояли знойные дни. Палило солнце. Истомленные походом и недоеданием, солдаты валились от солнечных ударов. Фельдмаршал отправил Петру первое тревожное письмо:

«Зело имею великую печаль, что хлеба весьма взять невозможно, ибо здешний край, конечно, разорен. А впрочем, буду ожидать вашего величества высокого указу и сведения, что повелите чинить».

Государь ответил коротко:

«О провианте – отколь и каким образом возможно, делайте, ибо когда солдат приведем, а у нас не будет что им есть?»

На военном совете один из генералов растолковал смысл этой ответной цидулы так:

– Грамотка сия есть грамота разрешительная на насильный захват у крестьянишек молдавских баранов и хлеба.

И фельдмаршал скрепя сердце распорядился снарядить конницу за добычей.

Войска продвигались от Днестра к Яссам. Далеко вокруг расстилалась пустыня: ни деревца, ни источника. Солнце жгло, как цренная печь в солеварне. Томила жажда. Поставленная купецкими фабриками обувь оказалась гнилой и разваливалась. Голодные люди шли босиком, подпрыгивая и корчась от жестоких ожогов.

Штаб начинал теряться. «Куда идти? – все чаще и тревожнее спрашивали генералы друг друга. – Что там впереди, в неведомом вражьем краю?»

Только один генерал Рено не унывал и спорил со всеми.

– Теперь отступить – значит погибнуть, – говорил он. – Выхода нет. Надо продвигаться вперед. Смелость наша может устрашить врага. Он подумает, что если мы отважились на такой безумный поход, то у нас имеются и великие силы воинов, и обилие провианта. А повернем назад – он тотчас же окружит нас и перебьет, как ворон.

Государь неизменно соглашался с горячими доводами Рено.

– Вперед… только вперед. Еще неделя-другая, и восстанут угнетенные Портой христианские народы. Для сего и нужно идти вперед, чтобы народы сии понадеялись на силы наши.

Петр не лукавил. Он всей душой верил в близкое восстание покоренных турками славян. То же самое твердила не падавшая духом и державшаяся молодцом Екатерина. В форме драгуна, разудалая и хмельная, она вселяла в Петра невольную бодрость.

На привалах царский поезд неизменно окружали солдаты. Шальная пляска царицы, ухарство, вольность в обращении, похабные песни, подзаборная брань, которой она сыпала, как заправский казак, восхищали войско.

– Ну и бой-баба! – перемигивались солдаты. – Даром что иноземка.

– Куды там! Наших лебедушек за пояс заткнет.

– А пьет-то!

Царь не отставал от жены. Заложив фертом руки, он вприсядку несся на толпу. Солдатские ноги сами собой тоже начинали выделывать кренделя. Таков уж, видно, склад убогого человека. Голод ли, жар, стужа, черная ль впереди неизвестность, – а была не была! Каждая капля крови преисполнена жаждой жизни, неуемным стремлением к радости. Как не плясать, коли кругом песни играют!