Зульфю Ливанели - Счастье

Абсолютно другой мир открылся взору Мерьем, и этот мир совершенно отличался от того, который она знала.

Запах весеннего дня смешался с запахами парфюма и масла для загара, исходящими от молодых людей. На углу группа девушек и ребят ели мороженое, и некоторые, смеясь, облизывали рожки в руках друг у друга. В этот момент Мерьем, несмотря на изношенную одежду и резиновую обувь, тоже ощутила себя молодой женщиной, ей захотелось подойти к этой компании. Как ни странно, она не смутилась, а восприняла это как самое естественное чувство в мире. Молодое и здоровое тело испытывало потребность быть рядом с голыми торсами юношей. Девушка, которой до этого дня только и говорили, что она «злополучная и глупая», которая считалась грешной только из-за того, что родилась женщиной, в этой атмосфере, среди совершенно других людей, изменилась, ее захватила головокружительная страсть весны. Даже «грешное место» между ее ног уже не казалось ей таким ужасным. Потому что было очевидно, что девушки «его» совершенно не стыдятся.

Ах, как ни жаль, но надежды Мерьем остаться среди этих людей померкли: спрашивая адрес, они нашли человека в одной из лавочек на берегу, который посадил их в белую лодку, а потом они плыли около часа, слушая рычание расположенного на корме мотора и наблюдая за ярко-лучистым берегом сквозь жаркое марево до слез ослепительного дня.

Слава богу, Мерьем, привыкшая к озеру, не боялась воды. Конечно, то озеро, в котором она плескалась, будучи ребенком, очень отличалось от здешнего, но вода везде вода! После невероятного изумления, которое она испытала, увидев в первый вечер Стамбул, ее уже ничто не могло сильно удивить.

Пока они находились далеко от сторожки, расположенной в бухте, она толком ничего не могла понять, но как только приблизились, внутреннее чутье подсказало ей, что они приехали в плохое место. Залив был прекрасен, словно рай, а там, где заканчивалось море, начинался изумрудно-зеленый лес, но хибара была ужасной.

Это было грязное, полуразрушенное, дурно пахнущее жилище. Кругом валялись полиэтилен, ржавые консервные банки, с потолка, едва не касаясь головы, свисали плетеные корзины и лукошки. В углу стояло некое подобие кровати, застеленной покрывалом, истинный цвет которого невозможно было различить из-за грязи: то ли оно желтое, то ли коричневое. Мерьем, привыкшую, что у себя дома они кипятили белье, подсинивали, отшоркивали с хозяйственным мылом на стиральных досках, пока оно не начинало скрипеть, от всего увиденного затошнило. Сельчане заботились не только о чистоте домов: в хамамах, в горячей воде – чуть ли не в кипятке – до полного изнеможения отдраивали свои тела мочалками и банными варежками. Мерьем очень беспокоило то, что за последнюю неделю она погрязла в нечистоте. У нее не только не было возможности удалять отросшие между ног и под мышками волосы, а женщины в селе это осуждали, считали грехом, но и просто помыться как следует.

Человек, привезший их, объяснил подробно Джемалю, как давать корм рыбам, как оберегать их от опасностей, и уехал. Мерьем не могла поверить, что они здесь останутся. Как они будут жить в этой лачуге?!

Прямо за лесом зияла лощина, заросшая камышом. От стоящей вокруг вони и роящихся зеленокрылых мух это место напоминало свалку.

Когда они приехали, вечерело. Мерьем сидела на морском берегу и у нее дух захватывало от красоты раскинувшегося перед глазами залива, сосновых деревьев на противоположном берегу, сводящих с ума весенних ароматов. Вокруг стоял запах герани, жасмина, лавра, сосны, ели, можжевельника. В воде отражались зеленые сосны, а на самом дне сияли драгоценными украшениями разноцветная галька и морские ракушки. Мерьем глаз не могла отвести от этих зеленых, красных, коричневых, крапчатых, фиолетовых, синих, желтых камней. Может, окунуть ноги в воду и, как в дни своего счастливого детства, почувствовать ступнями гладкий песок и удивительную прохладу?

Джемаль делал что-то в сторожке. Мерьем предположила, что, скорее всего, он оставит ночевать ее в лачуге, а сам будет спать под звездами на теплом воздухе.

Она сняла резиновые сандалии и толстые носки. У нее дух захватило от блаженства! Как приятно было опустить ноги в прохладную воду… Потом вымыла сандалии в море, отчистила грязь и, надев прямо влажные на ноги, положила носки в карман.

Ей стало намного легче.

Когда стемнело, Джемаль зажег в доме керосиновую лампу, и тут же на свет налетели сотни, тысячи насекомых, которые, жужжа, атаковали руки и ноги Мерьем. Наверное, они находили ее вкусной, они непрерывно жалили и сосали кровь. Места, укушенные комарами и москитами, невыносимо чесались и опухали. Несмотря на то, что Мерьем беспрерывно отбивалась, она не могла справиться с насевшей на нее армией кровопийц и продолжала хлопать себя по всем местам. Удивительно было, что Джемаль остался совершенно безмолвным и спокойным.