Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

– Юра, я одинок. Тебе неведомо, что это такое.

Расставаясь, попросил Владимира Петровича дать для «Молодёжной эстрады», журнала, находившегося в компетенции моего отдела, подборку сатирических стихов; на это он был мастак. Как-то после летних отпусков, ближе к осени, вспомнил об этом задании, позвонил Котову. Телефон молчал. Стал искать связи с ним. Николай Константинович Старшинов, ведавший поэзией в «Молодой гвардии», удивился моему вопросу: «Что с Володей Котовым, где он?»

– А ты не знаешь? Он умер. В июле. В своей однокомнатной квартире. Видимо, от сердечного приступа. Несколько дней в самую жару июльскую, никто о его кончине не знал, не догадывался. Представляешь, какой это ужас – одиночество?

Не могу так, походя, проститься с поэтом милостью божьей, человеком сердечным, бесконечно добрым. Разве не так? Читайте же.

Впору моего недолгого пребывания в тёщином жилище Александра Васильевна, сорокапятилетняя вдова (Серафим Дмитриевич Козлов погиб в сорок первом году под Ленинградом), выглядела моложаво, а держалась она настороженно. Евгения относительно меня, скорее всего, дала ей недвусмысленные инструкции: «Глупых вопросов Юрию Александровичу не задавать. Не лезть к нему с расспросами. Невежество своё не показывай». В общем, прими, подай и не торчи на глазах без надобности. Стены её апартамента – единственной комнаты в доме-бараке на Соколиной горе, помимо непременных тканых ковриков с лебедями и охотничьими домиками, украшали живописные этюды: добротный академический реализм был поддержан, приподнят в них поэтическим чувством. Пейзажи, написанные в непритязательных окрестных местах на картонах и небольших холстах, радовали чувственным откровением, притягивали к себе, заставляли задуматься: как так, художник не принимает никаких усилий для преодоления обыденности, язык его пейзажей прост, безыскусен, а душа радуется, подрагивает в восхищении от теплоты тона этих картинок с натуры. Ах, какой прелестный, мохнатый, серебристый иней на ветвях сирени, растущей под окном неказистого здешнего дома. В комнате, вне всякого сомнения, состязаются два вкуса, два представления о красоте.

Женя Александре Васильевне, как и я своим почтенным родителям, о решении расписаться не сообщила. Наши вдрызг обиженные родители узнали о том, что их дети поженились, постфактум, в буквальном переводе с латыни «после сделанного». Поди разбери теперь, как такое могло произойти. Конечно же, кое-какие объяснения, по трезвому размышлению, находятся. Жене не хотелось выслушивать охи, ахи, стенания, сомнения, всяческие опасливые предположения и предупреждения Александры Васильевны. Мнение матери для неё – совсем не закон. «Узнает – и примет к сведению, а её рассуждениям я дам укорот», – полагала отменно самостоятельная Евгения Серафимовна. Так и вышло.

– Да как же так, без спросу?

– Нам жить, нам строить семью! Ты что, не согласна? Мой выбор, по-твоему, не хорош? Так это мой выбор.

Вчерашний жених, которого в этом качестве она матери не показала, теперь муж, стоял рядом, смущаясь тёщиных смотрин, держал молодую за руку, дескать, мы и по чувству, и по закону вместе.