Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

Как только закрылась выставка, он сказал: все, Танечка, собирайся, нам тоже пора, — и она безропотно сложила в чемодан вещи, одежду, которую теперь редко меняла, потому что днем ей было все равно, что на ней надето, а вечером и ночью она была голой, и ей это нравилось. Однажды он заметил, что у нее грудь того же оттенка, что и лицо, и что это встречается очень редко. Она мельком подумала, откуда же столь тонкое наблюдение, и поняла, что у него было множество женщин, но не удивилась открытию. Она уже знала, что за ширмой счастливой семейной жизни может скрываться что угодно. Главное, что теперь он всецело принадлежит ей, а она ему. И разве могло быть как-то иначе?

Уже успело стемнеть, когда они наконец добрались до этого домика, который оказался не в самом Лахти, а где-то в предместье. В этой деревне не было ничего, кроме почты, пивной, церкви и кладбища, на котором давно никого не хоронили, потому что люди предпочитали умирать где-нибудь в другом месте. Так он, по крайней мере, ей сказал, а что уж там имелось в виду… Ключ оказался под ковриком у входной двери, и это было не удивительно, потому что воровать в доме было пока нечего, там оставалась только мебель от старых хозяев, слишком громоздкая и старомодная, поэтому хозяева и решили оставить ее. А ключ оказался с какой-то очень хитрой резьбой, и она почему-то подумала, что это хороший знак: какой бы сложной ни казалась их ситуация, она в конце концов разрешится, и дверь сама откроется в новую жизнь. Дом стоял на берегу озера, веранда выходила к самой воде, и, наверное, в половодье дом подтопляло. Однако пока впереди была только осень, а за ней долгая глухая зима, — но даже об этой зиме не хотелось думать.

В прихожей большая картина напротив дверей была затянута серым полотном.

— Что там, на картине? — спросила она, едва оглядевшись.

— Это не картина, это зеркало, — ответил он.

— Тут кто-то умер? — она вздрогнула.

— Нет. Хозяева просто прикрыли зеркало от пыли, у них и мебель вся в чехлах. Старый дом, ничего не поделаешь. Многое придется переделать, реставрировать.

— А ты разве не чувствуешь, что в нем есть что-то жуткое?

— Нет, — он рассмеялся. — Тут просто холодно. Но в понедельник придут рабочие и наладят отопление.

Ей было действительно холодно. Согревшись под душем, она поспешила в постель на старом диване в гостиной. В комнате пахло пылью и, наверное, старым деревом, как в доме на силикатном заводе. Прикрыв глаза, она подумала, что по ночам, наверное, слышно, как трещат стены.

— А здесь есть печка? — спросила она.

— В соседней комнате сохранилась изразцовая печь, правда ею давно не пользовались.

— Нужно будет завтра попробовать растопить. Я очень люблю живой огонь.

— Это может быть опасно в старом доме. Достаточно одного уголька… Потом, надо сперва прочистить дымоход.

— Сколько всяких условий, условностей… Зачем же ты купил такой старый дом?

— Это результат одной давнишней сделки.

— Какая странная сделка. Ты покупаешь дом — и что?

Танюшка задумалась: если он состоял на государственной службе, о какой сделке могла быть речь?

— Есть вещи, о которых тебе совсем не обязательно знать. Ты же помнишь… Хотя скорее всего ты не помнишь…

— Чего я не помню?

— Да ерунда, забудь. И больше, пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем. Хотя бы потому, что я купил этот дом только ради тебя.

Танюшка знала, что несколько дней назад он выключил свой мобильник. Сказал, что имеет право на личное пространство. Он не скучал ни по дому, ни по работе и не испытывал желания с кем-то общаться. Но незадолго до переезда, еще в Хельсинки, он включил телефон. И, как оказалось, напрасно. На него хлынули сотни эсэмэс, которые он читал, все больше и больше хмурясь, потом раздался звонок — настолько требовательный, что его нельзя было проигнорировать. Едва ответив «да», он почти прокричал в трубку:

— Зачем ты мне звонишь?

И Танюшка услышала, как кто-то на том конце кричит в ответ:

— Петр, я звонил тебе целый месяц! Куда ты, черт подери, пропал?

— Я в Финляндии по личному делу, ты же знаешь. И просил тебя всем передать, чтобы меня не беспокоили, — он старался говорить подчеркнуто деловым тоном, однако голос то и дело срывался. — Занимайся своим делом, и все. И научитесь там наконец обходиться без меня!

Танюшка прежде никогда не слышала, чтобы Петр Андреевич на кого-то кричал.

— Не обращай внимания, — чуть остыв, сказал он ей. — В России всегда одни проблемы. И всегда приходится кричать.