Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

Сергей, потрясая какой-то бумагой, ворвался на кухню, даже не сняв в прихожей куртку. У него было такое лицо, как будто он раскрыл тайный заговор.

— Вот! — кричал он, некрасиво брызгая слюной. — Вот твоя истинная суть. Дикарка, вахлачка! Ты же не себя, ты меня опозорила на весь город.

— Да что случилось? — Танюшка оторвалась от кастрюли со щами, закипавшей на плите, еще до конца не понимая, при чем тут Сергей.

— Ах, что случилось? Ты… Ты… — он схватил ее за косу и резко притянул к себе. — Ты меня как будто под дых ударила. Вот, читай! Или скажешь, это клевета? И ничего такого не было?

Танюшка дрожащими руками взяла листок. Это была ксерокопия заявления в милицию: «Гражданка Татьяна Ветрова, затеяв в туалете ссору, напала на меня, порвала мне одежду, выдрала клок волос, толкнула на ржавые трубы…» Строчки поплыли перед глазами. Дальше шло подробное описание факта хулиганства в туалете гражданки Ветровой. Побои зафиксировали в травмпункте: число, печать, подпись.

— Менты сперва со мной связались, — кипел Сергей. — Понимают, суки, что не солидно заводить дело на жену зампрокурора города, и вообще они подозревали, не подстава ли это…

С Ветровыми не больно-то хотели связываться, это правда. Танюшка опустилась на табуретку, не зная, что сказать в свое оправдание, потому что да, напала, да, выдрала клок волос. Но она же в первую очередь защищала себя, а эта метелка Виртанен получила по заслугам. Ее, видно, в детстве не лупили ни разу…

— Послушай, все было не совсем так… — она наконец собралась с силами.

— Не совсем? Не совсем так? Значит, все-таки было? — Сергей больно сдавил ей плечи, в глазах его застыла холодная ненависть. — Ты оттаскала за волосы дочь замминистра торговли?

— Я малолетнюю стерву за волосы оттаскала, вот и все. Наподдала ей хорошенько за то, что она велела ей колготки новые купить. Да пусти ты! — Танюшка с трудом вывернулась из его цепких пальцев. — Чего она ко мне пристала? Сама, видишь ли, до ларька дойти не может, потому что у нее волосатые ноги. Вот я так ментам и расскажу, что у Тойни Виртанен ноги волосатые, как у черта! Она получит свое, гадина!

— Ну уж нет. Завтра же заявление напишешь по собственному желанию. Причем задним числом, чтоб не задерживаться. Только так удастся замять скандал. Только так.

Танюшка подумала вскользь, что именно этого и добивалась Виртанен.

— Танька, от тебя же люди шарахаются! — Сергей нервно заметался из угла в угол, попутно задевая мебель. — Помнишь ту черную курицу на крыльце? Ее ведь кому попало не подбросят. И так везде, стоит тебе только появиться, как начинаются сплетни, склоки, подставы, открытая ненависть… Тебя не любит никто. Ну кто тебя любит, скажи!

Танюшка подумала, что ее по-настоящему любят Майка, мама и Дюбель. И это естественно, разве могут они ее не любить? А вот Сергей, наверное, ее давно уже не любит. А может, и никогда не любил, а так, просто однажды приобрел в дом красивую говорящую куклу.

За окном все еще шумело лето. Сочные листья тополей отливали последней зеленью, но кое-где уже продернулись желтые нити, осень начинала ткать свое пестрое полотно.

Все-таки Вероника Станиславовна старела очень красиво, оставаясь привлекательной дамой с аккуратно уложенными платиновыми кудрями и безупречными зубами, которые она так любила демонстрировать в широкой улыбке. Она разглядывала собеседника круглыми блестящими глазами. Так еще птицы смотрят на что-то интересное с бесстрастным любопытством, решая, как с этим поступить.

— Удачи, дорогая, — легко пошевелив ухоженными пальцами в воздухе на прощание, Вероника Станиславовна сунула руки в карманы курточки и не оборачиваясь зашагала к крыльцу. Каждый ее шаг, уверенный и неторопливый, выражал исключительное достоинство. Эта женщина знала себе цену, она не боялась сплетен, никуда не торопилась, на все имела собственное мнение и взирала на жизнь, плескавшуюся у ее ног, с высоты своей мудрости, выработанной годами счастливой семейной жизни.

Прежде Танюшка даже не задумывалась, изменял ли жене Петр Андреевич. Дом, который Ветровы только год назад, перед самым дефолтом девяносто восьмого, построили в Сонь-наволоке, был полон Петром Андреевичем, вещами, выдававшими его вечное незримое присутствие, даже когда его дома не было. Этим летом Танюшка с Сергеем, бывало, оставались ночевать в Сонь-наволоке, и Вероника Станиславовна стелила им наверху, в мансарде, белье всякий раз было свежим, напитанным вольным загородным воздухом, но все равно пахло Петром Андреевичем, а на ночном столике в мансарде Танюшка однажды обнаружила очки Петра Андреевича и примерила их, чтобы взглянуть на мир его глазами, а в другой раз нашла записную книжку, полную телефонов, имен и каких-то закорючек, похожих на тайнопись, и некоторое время листала странички, пытаясь проникнуть в неизвестную ей жизнь Петра Андреевича, которую он, вероятно, скрывал не только от детей.