Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

— С чего вы взяли?

— А он мне на ухо шепнул, когда я к нему наклонился. Теперь я могу с чистой совестью забрать тебя отсюда. Ты где оставила вещи?

— На вокзале в камере хранения.

— Тогда сперва заедем за ними — такси ждет меня у ворот, — а потом сразу ко мне. У меня есть к чаю шоколадные пряники!

Он заманивал меня, прямо как маньяк маленькую девочку — покатаю на такси, пряниками угощу. Но мне действительно больше всего на свете хотелось чаю с шоколадными пряниками. А еще — залезть в ванну и напустить в нее пены по самые уши.

— А горячая вода у вас есть? — беззастенчиво спросила я.

— Есть. Очень горячая! И о-очень много. Целое море горячей воды.

Ему было семьдесят лет. А мне всего двадцать три.

Он жил в доме недалеко от речной запруды, которая почему-то называлась Французским прудом, хотя ничего французского в ней не было изначально. Квартира, которую можно было обойти по кругу из прихожей через множество комнат, выходящих на пруд, шоссе, и во двор, чтобы вернуться опять в прихожую, больше походила на музей живописи, чем на человеческое жилище. Редкие предметы мебели типа диванов, столов и стульев были хитро вписаны в пространство между книжными стеллажами и стенами, снизу доверху улепленными картинами. Некоторые работы висели даже на потолке. И я даже забыла, зачем пришла, и застыла на месте, разглядывая картины. Мне очень понравились голландцы. Особенно один натюрморт с сочными пирогами, лимонами, маслинами и устрицами, выложенными на серебряном блюде, рядом с которым в графине венецианского стекла тускло поблескивал уксус, и надо всем этим великолепием возвышался позолоченный кубок. Но — скатерть была смята, бокалы опрокинуты, свеча погасла, а два блюда готовы соскользнуть на пол. Наверное, там у них, в Голландии, тоже расстроилась свадьба, и жених в досаде сокрушил приготовленное угощение. Я вскользь подумала, что подобным образом мог бы выглядеть свадебный стол в доме тети Оку, правда вместо фруктов были бы свежие огурцы из сельпо, вместо устриц — жареная ряпушка, а вместо вина в золоченом кубке — бутыль мутного самогона. Но смысл-то от этого не менялся. Праздник не состоялся, хозяева и гости растеряны и подавлены…

— Это очень интересная картина, — заметив мое любопытство, подыграл ему Петр Иванович. — Голландцы замечали гораздо больше, чем мы. Свисающая лимонная цедра для них символизировала мимолетность всего сущего. Опрокинутые бокалы и мятая скатерть — непостоянство жизни, напоминание о том, что даже в веселье человек должен помнить о неминуемой смерти.

От этих его слов я вздрогнула и с новым интересом взглянула на Петра Ивановича, как будто он откуда-то уже знал обо мне все то, чего я не хотела рассказывать.

— Еще одно предупреждение — устрицы, которые традиционно считаются афродизиаком…

— Афро… чем?

— Афродизиаком. То есть продуктом, усиливающим половое влечение. Пустые раковины разбросаны по столу, но рядом лежит свежая булка. Это означает, что пирующие предались плотским утехам и совершенно забыли о спасении души, оставив нетронутым хлеб жизни.

Я даже слегка помотала головой, желая сбить набежавший морок.

— Но ты, наверное, устала с дороги, хочешь принять ванну и отдохнуть.

— А… Да.

Петр Иванович взял меня за руку и провел в ванную, снизу доверху выложенную потрескавшимся кафелем.

— Можешь не торопиться, мойся в свое удовольствие, сколько хочешь. А я тем временем кое-куда позвоню и вообще решу, как мы будем жить дальше.

Тем же вопросом задавалась и я, лежа в ванне Петра Ивановича. Больше всего меня волновало, придется ли мне с ним спать, если я действительно выйду за него замуж, и как ему вообще удавалось заниматься сексом при столь огромном животе. Он ведь такой был у него всегда, и десять лет назад, и пятнадцать…

Когда я вышла из ванной, разгоряченная и одетая в банный халат, который висел там же на гвоздике, Петр Иванович назвал меня пеннорожденной Афродитой, напоил чаем с лимоном и пряниками, а потом сказал, что уже договорился с загсом, и нас распишут через неделю, в виде исключения. Еще мне придется срочно уволиться из кестеньгской школы по собственному желанию, но все это можно будет устроить через министра образования, а трудовую книжку мне вышлют почтой.

Потом я опять разглядывала голландцев, путешествуя от полотна к полотну, а Петр Иванович рассказывал мне о сексуальных подтекстах, заключенных в косвенных намеках, непонятных нам, но абсолютно прозрачных для современников. Вот на элегантно одетую пару с подозрением поглядывает человек у камина, а еще одна молодая женщина поглощена игрой на французской лютне. Кажется, вполне благопристойная сцена, люди любезно разговаривают о погоде или ценах на свежие овощи. Но, во-первых, главные персонажи смотрят в глаза друг другу, во-вторых, нежные вибрации арфы возбуждают страсть. А жесты так вообще чрезвычайно откровенны. Дама недвусмысленно приглашает кавалера, вложив большой палец одной руки между пальцами другой, а кавалер это предложение охотно принимает, сведя в кольцо два пальца левой руки…