Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

— А килька тоже стареет? — спросила я.

— В каком смысле?

— В прямом. Из икры появляются мальки, потом они растут и тоже мечут икру. А потом что? Килька стареет и умирает? Как?

— Не знаю. Рано или поздно ее вылавливают — и все. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что меня тоже много раз пытались выловить и пустить в переработку. Однако я до сих пор живу и, с твоих слов, еще неплохо выгляжу. Хотя прошло несколько жизней.

— Странно. Вот ты так говоришь… А я ведь почти ничего не знаю о тебе.

— И не надо тебе знать. Я Соня Крейслер. И у нас впереди еще есть немного времени, вот и все.

Потом налетел ветер и резко похолодало. Мы зашли погреться в какое-то заведение из новых, возникших на месте прежних кафешек. Была тут в центре забегаловка «Пирожок», приют студентов, пьяниц и тех, кто действительно хотел пирожков. Пирожки там были вкусные и недорогие. С творогом, повидлом, зеленым луком, яйцом и рисом. Потом забегаловка естественным образом накрылась, как и все хорошее, что было в ушедшей жизни, а в ней было немало хорошего, — и на месте «Пирожка» возник ресторан итальянской кухни, где кормили макаронами и пиццей. Я туда не ходила принципиально, боясь вытравить добрую память «Пирожка», в котором любила перекусить в студенческие годы, особенно пирожками с повидлом. Однако нам нужно было просто согреться, и мы нырнули в первый попавшийся подвал, откуда пахло съестным. И пока мы ждали свои макароны с лесными грибами, я думала, что если нашу историю описать в любовном романе, то получится очень скучный роман, потому что в нем будут одни постельные и обеденные сцены, ничем иным мы не занимались принципиально уже четвертый день подряд. И я четвертый день не красила губы, потому что только ела и целовалась, целовалась и ела.

— Я раньше жила в этом районе, — призналась я. — Вон в том доме через дорогу.

— Эти дома когда-то считались престижными. Ты продала старую квартиру?

— Нет. Не продала. Но это слишком грустная история. Ты ведь тоже не хочешь вспоминать некоторые вещи.

— Но когда-нибудь ты мне все-таки расскажешь.

— Зачем?

— Интересно. Говорю же, я почти ничего о тебе не знаю.

А «когда-нибудь» для нас, дорогой, никогда не состоится, подумала я. Поэтому давай радоваться дню нынешнему, потому что он длится и длится, и нам вдвоем очень хорошо в нем.

— Странное чувство, — Сергей вздохнул с неким оттенком горечи. — Приехал сюда и на второй день будто подключился к коллективному сознанию. И думаю, и живу, как будто и не уезжал никуда.

— Это ты ко мне подключился. Мы же из одной стаи килек, учились мыслить и жить все вместе, и это уже не вытравить. А коллективного сознания здесь давно нет.

— Может быть. Скорее всего так. И у меня здесь нет никого, кроме тебя. А всякие юридические вопросы удается решать только потому, что я сам юрист, меня не так легко обмишурить.

— Если бы в свое время у меня был знакомый юрист, я бы и квартиру не потеряла, — невольно проговорилась я. — Хотя дело не в юристе, а в драконовских советских законах…

— Нет, я вообще жалею, что слишком поздно встретил тебя. Я недалеко от университета жил, мог случайно встретить на улице, и все было бы иначе.

Да-а? Крепко же товарища зацепило. Однако всему свое время, как говорил старик Экклесиаст. И ни фига бы у нас с тобой не вышло, дорогой. Потому что тогда была Таня. А теперь ее нет, — вот, собственно, и все.

Странным образом на ум пришел «Старик и море». Старик — это я. То есть старуха. А крупная рыба-меч — Сергей Ветров. Нас мотает по волнам уже несколько дней, и мне очень жаль эту рыбу, я ее, может быть, даже почти люблю, но все равно мне нужно ее поймать. Потому что таковы правила. Такова моя месть. Kosto.

В ресторане было тепло. Жар источал электрокамин, который выглядел почти как настоящий, и все-таки это была имитация, как и многое другое в последние дни.

Когда наконец принесли пасту с лесными грибами, две огромные тарелки с горкой, мы поглощали ее жадно, как будто в последний раз, хотя на самом деле просто торопились. Нам опять захотелось друг друга. Задраить шторы, забраться в постель и забыть о месте и времени, о том, что уже пошел обратный отсчет.

— На вечер возьмем коньяк? — В его глазах пробежали известные искры.

— Мне будет достаточно вина… и тебя, — наверное, я хищно улыбнулась в этот момент.

— Хорошо. В конце концов дома еще есть виски.

Он опять произнес «дома» — слово, которое коробило меня до сих пор. Потому что у нас не могло быть общего дома, и мы оба знали об этом.