Дарио Фо - Элоиза

А низкий голос продолжал:

- Как тать я предстал в этом доме. И позор мне, что я втянул тебя в это.

- Позор лишь в том случае, - выдавила я, - если вы разочарованы встречей.

Какое нахальство! И как у меня язык-то повернулся?

- Не шути так, Элоиза. Я понимаю, что ты стараешься минимизировать негативный эффект и избавить меня от необходимости чувствовать себя ничтожеством. Я ведь подло воспользовался не только гостеприимством твоего дяди, но и твоим доверием, твоей невинностью. Я вертелся перед тобой, словно цирковая лошадь, хвастаясь своими знаниями, чтобы одержать победу над тобой. Я хотел тебя.

Сказать по правде, я была слегка разочарована при виде этого гордого скакуна в столь неприглядной позе.

- Ну... всегда интересно наблюдать сокрушенно кающегося грешника, некогда отъявленного сластолюбца.

Резким движением он повернулся ко мне, внушая ужас всем своим видом. Он побледнел и весь обливался холодным потом.

- Прошу, остановитесь! Я пришел, чтобы сказать Вам, что я чувствую себя в шкуре дохлого осла, а Вы пинаете меня, словно шута, который не умеет смешить!

- А чего же Вы ожидали? Грома аплодисментов за выдающееся исполнение роли кающегося злодея?

- Нет, конечно, нет... но, по крайней мере... прежде, чем я попрощаюсь... я хотел бы...

- Чего?

- Ничего, это лучше, чем «нет»... Желаю Вам здравствовать. Простите меня, если сможете.

- Уже уходите? И что же мне сказать дяде?

- Не знаю, что хотите.

- А если бы я хотела, чтобы Вы соблазнили меня, чтобы занялись любовью со мной, может, прямо под сенью кивория? [3]

- Как Вы жестоки!

- Но потом Вы стали сокрушаться... Что же, кстати, Вас обратило, что остановило Вас?

- Я понял, думал только о себе и том, чего хотел добиться, ни на секунду не задумываясь о том, что случилось бы, если бы открылось, что Вы стали моей любовницей. Если бы Вы мне уступили, скандал ударил бы только по Вам... мужчина всегда в безопасности, он даже может удостоиться аплодисментов, женщина же неизменно остается с клеймом блудницы.

- Стало быть, Вы решили меня пощадить.

- Нет, более того, я понял... я понял, что люблю Вас.

Легкость перышка, поднимаемого в воздух порывом ветра, ничто по сравнению с тем, что я почувствовала в тот момент.

- Прошу, скажите это еще раз...

- Я не знаю, стоит ли: важные слова, если их повторять, могут звучать фальшиво, напыщенно.

- Прошу Вас, давайте рискнем...

- Тогда я скорее предпочел бы спеть Вам песню, которую написал для Вас.

- Написали для меня?

- Да. И даже музыку...

- О, нет! Пойте скорее!

- Одну минуту, только прислонюсь к стене... никогда этого не умел...

И он начал, подняв взгляд к витражам цветного стекла:

- Я представил, что я люблю тебя, что тону в твоих объятьях по ночам.

- Прошу Вас, обращайтесь ко мне, а не к витражам...

- Не знаю, смогу ли, боюсь, что голос сломается в груди. Я постараюсь это произнести, но держите меня за руку.

Абеляр сделал глубокий вдох и начал, запинаясь и меняя интонации:

Я стояла неподвижно, словно меня удерживали тончайшие туго натянутые нити. Я не могла вымолвить ни слова, не то что прокомментировать услышанное. Он встал, провел рукой по моему лицу и быстро вышел. Исчез.

Я безустанно ждала его, не могла себе места найти. По вечерам плакала в объятиях Ангарии, гувернантки, которую я называла Мамулей: она была со мной в час моего рождения. Ей я рассказала все, единственному живому существу, которому могла поведать свои мысли. Видя мое отчаяние, она каждый день ходила в университет в поисках сбежавшего магистра. Она спрашивала о нем у школяров, преподавателей и прислуги, спрашивала везде, даже в тавернах и борделях. Возможно, он укрылся в каком-нибудь монастыре.

Я сходила с ума, не в силах дождаться возвращения Мамули и снова услышать, что Абеляр как будто растворился в воздухе.

Я поняла, что должна пойти с ней. Моему дяде-аббату мы решили соврать. В те дни на расстоянии двухдневной прогулки вдоль Сены раскинулась большая ярмарка Святого Матфея. Каждый год я обещала себе посетить ее, и на этот раз решила не упускать случая. Так мы оказались вне дома. В школе Нотр-Дам я нашла Арнольда – да-да, именно его, Арнольда Брешианского, близкого друга Абеляра. Он ответил, что тот уехал в сторону Ронсеваля , направляясь в монастырь. Было бы безумием следовать за ним! Мамуля была убеждена, что мы просто прогуляемся. Кого мы только не встретили: паломников, нищих, проповедников, даже бандитов. Для обеих встреча с ними грозила закончиться изнасилованием, но нас спасла толпа прокаженных. Было их, наверное, больше сотни. Они появились внезапно, гремя своими колокольчиками, и напавшие на нас скрылись, крича от ужаса. После такого испуга мы решили вернуться в Париж, держась на небольшом расстоянии от скрывающей изуродованные лица процессии.