Дарья Сойфер - На грани серьёзного

Девушка с широкой кистью и наушниками безразлично обмахивала пудрой лицо всем, кто попадался ей под руку. Наверное, в советские годы она бы нашла себя за фрезерным станком.

Кира смотрела, как рассказывают о себе другие, и с ужасом понимала, что ей нечего предложить публике. Запоминала ключевые вещи: «иду, чтобы получить опыт», «хочу показать свое видение мира» и прочие банальности. И уже думала, что как-нибудь прорвется. Уж не оригинальностью, так хотя бы поставленной речью.

Однако когда ее саму усадили в кресло, ей стало страшнее, чем в первый раз на приеме у Тагировны. И пусть здесь подпорок для ног и унизительного судна не было, скептический взгляд оператора пугал похлеще железного расширителя.

– Расслабьтесь, девушка, – холодно произнес парень с выбритыми висками.

Да-да, что-то в этом духе и говорят гинекологи.

– Меня зовут Кира Скворцова, мне тридцать два года, и я – программист.

– Зачем вы пришли на проект?

Она взглянула на его раздраженно-снисходительное выражение лица, и в памяти всплыл Эрик. С его вечной наглостью, зазнайством и гадкой самоуверенностью. И ответ появился сам собой.

– Я занимаюсь комедией достаточно давно. КВН, потом стендап… И я не понимаю, почему в этом жанре так мало женщин. Возможно, у мужчин просто больше свободного времени… Но серьезно, мужские впечатления от жизни сводятся к политике, футболу и сексу. И если последнего мало, то все шутки – ниже пояса. Если много – то про женскую глупость. А мы тоже знаем, что такое ирония. Я не феминистка, я просто хочу, чтобы нас услышали.

Судя по тому, как изменился взгляд режиссера, Кира сказала то, что нужно. И, дав «пять» следующему, гордо удалилась со съемочной площадки.

Радость от интервью длилась недолго. Потому что, испытывая мощнейшее чувство дежавю, у своего подъезда Кира встретила Эрика. И снова прыгающего от холода, и снова в тоненьком замшевом пиджачке.

– Сразу видно, что твоя бабушка – в Ереване, – усмехнулась Кира, вытаскивая с заднего сиденья пакет с гамбургером: ужин женщины-холостяка. – Иначе ты был бы в шерстяном свитере и шапке на завязках.

– Если у меня будет менингит, это твоя вина. Так и пишите на моем надгробии, – Саакян с трудом шевелил посиневшими губами. – Где тебя носит уже два дня?

– Предоставь мне адвоката.

– А с телефоном что?

– Спрятала. Через неделю, когда моя родня поймет, что Катя не спит на картонке у теплотрассы, снова достану.

– Значит, все-таки выгнала…

– Еще слово и!..

– Понял, понял. Но я ведь волновался! В клубе тебя уже сто лет не было, на звонки не отвечаешь, на почту и домашний тоже. Как мне выходить с тобой на связь?!

– Давай так, – Кира прижала магнитный ключ к домофону. – Если в окне стоит горшок с цветами, со мной все в порядке.

– Это не смешно. Вот, я купил тебе телефон, – он вытащил из внутреннего кармана аппарат. – Извини, что распакован… Но я вставил симку и на быстрый набор вбил свой номер.

– Саакян, – она прошла в теплое нутро подъезда, лелея слабую надежду, что Эрик растворится, как мираж, или останется на улице. – Я еще даже не знаю, беременна или нет, а ты уже боишься опоздать в роддом. Розовый? Серьезно? А такого же, но со стразами не было?

– Какой был. Там есть камера хорошая…

– Нет, ты больной человек, – она вошла в лифт и зажмурилась.

Но Саакян не исчез, а наоборот, шагнул следом и даже нажал на кнопку.

– Я просто за тебя волновался. Посмотри на себя! И питаешься не пойми чем.

– А если я все-таки не беременна? – упрямо твердила она. – Отберешь телефон и выставишь счет за морскую капусту? Или что ты там хочешь, чтобы я ела?

– Тяжелый случай… Ладно, делай как знаешь.

Он проводил ее до квартиры, но заходить не стал. То ли берег мокасины от едких территориальных замашек Линукса, то ли просто надоело все время слушать, как отбрехивается Кира.

Вместо облегчения она почему-то испытала странное, незнакомое доселе чувство. Не одиночество, нет, к нему она привыкла. И считала себя самодостаточной. Но вдруг появилось ощущение покинутости. Как бывает, когда ждешь гостей, долго планируешь вечеринку, а праздник пролетает в одну секунду, и вот ты уже стоишь в пустой комнате, среди разбросанных конфетти и опрокинутых бутылок, и понимаешь, что больше ждать нечего.

Она поборола это чувство, привычно затолкав его поглубже. Догадывалась, что однажды придет день и все, тщательно утрамбованное в закрома подсознания, хлынет наружу, как кипящее молоко из кастрюли, но это – потом. А сейчас ее ждало самое важное событие в жизни: выступление на отборочном туре «Большого стендапа». И либо она пройдет дальше, либо поймет, что как комик ничего не стоит.