Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

– Добро пожаловать, краснокожие братья! – отвечал отец. – Краснокожие братья, наверное, прошли длинный путь, потому что их ноги в пыли.

– Мы с Затерянной реки, провели в пути целых три луны!

– Все дети всемогущего Маниту – братья. Так пусть вожди разделят с нами пеммикан! Мы только просим их соблюдать священные обычаи бледнолицых: пусть они сперва помоют руки!

По вечерам под лампой «летучая мышь», окруженной мошкарой, сидя напротив моей прекрасной мамы и тихо покачивая отяжелевшими ногами, я прислушивался к разговору двух опытных вождей.

Они довольно часто спорили о политике. Дядя проводил очень обидные параллели между президентом Фальером [18] Арман Фальер (1841–1931) – государственный деятель, президент Франции (1906–1913). и королем Людовиком Четырнадцатым. Отец тут же парировал, описывая известного кардинала, застывшего в форме вопросительного знака от долгого сидения в железной клетке, куда его поместили по приказу короля. Потом заводил разговор о каком-то злодее по имени Налогнасоль, разорявшем народ.

Или же дядя нападал на каких-то «радикалов». Был среди них некто господин Комбль, о котором трудно было составить собственное мнение: отец говорил, что он великий и честный человек, а дядя Жюль величал его «негодяем из негодяев» и почему-то готов был расписаться под этими словами, причем на гербовой бумаге. Он неизменно добавлял, что этот Комбль стоит во главе шайки разбойников, так называемых «фармазонов».

Отец сейчас же заводил речь о другой шайке – о каких-то «иезуитах»: это были отвратительные «тартрюфы», которые абсолютно всем «рыли ямы».

Тут дядя Жюль почему-то вспыхивал и требовал от отца, чтобы он немедленно вернул ему «несметные богатства Церкви». На что отец, который, вообще-то, деньгами не дорожил, решительно отвечал: «Никогда и ни за что не отдадим вам богатства, отбираемые клерикалами у запуганных верующих даже на смертном одре!»

В такие минуты мать и тетю отчего-то непременно начинали интересовать вопросы о филлоксере в виноградниках Руссильона или о незаслуженном назначении какого-то учителя на должность преподавателя в институте, и тон разговора сразу менялся.

Впрочем, меня не интересовало, о чем они говорили.

Для меня были важны произносимые ими слова: я испытывал к ним настоящую страсть. Я буквально охотился за ними и тайком записывал их в книжечку, коллекционируя, как иные коллекционируют марки.

Меня приводили в восторг слова: гранат, дым, ворчливый, трухлявый, а еще больше слово рукоятка: оставшись один, я часто повторял их для самого себя, только чтоб иметь удовольствие слышать, как они звучат.

А в речи дяди Жюля было очень много совсем новых, незнакомых мне слов; они были либо прелестны, как, например, слова: с насечкой, антология, филигрань, либо грандиозны, как слова: архиерейский, уполномоченный.

Когда в потоке его речи проплывал такой трехпалубный военный корабль, я поднимал руку и просил объяснить, что это означает, в чем дядя никогда мне не отказывал. Именно тогда я впервые понял, что благородно звучащие слова всегда заключают в себе прекрасные образы.

Отец и дядя поощряли эту мою страсть, которая казалась им добрым предзнаменованием. Поэтому в один прекрасный день они вдруг подарили мне слово антиконституционный, хотя в разговоре оно не упоминалось (да и само это слово немало удивилось бы, появись оно в разговоре), и пояснили мне, что это самое длинное слово во французском языке. Им пришлось написать его на счете бакалейщика, который остался у меня в кармане.

С великим трудом я переписал его в записную книжку и каждый вечер, лежа в постели, перечитывал. Только через несколько дней мне удалось укротить это чудовище, и я дал себе обещание, что буду использовать его, если вдруг паче чаяния когда-нибудь в далеком будущем мне снова придется ходить в школу.

Числа десятого августа каникулы были прерваны на целых полдня грозой, которая породила, как и следовало опасаться, диктант.

Дядя Жюль, устроившись в кресле у застекленной двери, читал газету. Поль, сидя на корточках в темном углу, играл сам с собой в домино, точнее, после долгих размышлений и монологов пристраивал одну костяшку к другой как попало. Мать шила у окна. Отец, сидя за столом, точил бруском перочинный ножик и в то же время читал вслух какую-то запутанную историю, повторяя каждое предложение по два-три раза.

Это была притча Ламенне [19] Фелисите Робер де Ламенне (1782–1854) – аббат, один из основателей христианского социализма. , в которой рассказывалось о приключениях виноградной кисти.