Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

— Я не из равнодушных, — ответил Роман.

Пожав друг другу руки, они чуть отступили в сторону.

— Максимыч не с вами?

Роман вкратце изложил ему историю, приключившуюся в фойе.

— Опять ежом прикидывается, — заключил Михаил Михайлович.

Их прервал гул аплодисментов, сопровождавший выход к микрофону невысокого дядьки с добрым татарским лицом. Где-то Роман уже видел его: тот же прищур, та же улыбка.

— Кто это? — спросил он у Самарцева.

— Ну даешь, любезный! — воскликнул Михаил Михайлович. — Это же Президент Татарстана.

Портрет Президента висел в кабинете ОБЖ, где по пятницам собирался педсовет.

— Я в Москве восемнадцать лет не был, а Собянина в лицо узнаю, — сказал Самарцев.

— Это не столичные замашки, — сказал Роман. — Если вас утешит, я и Собянина смутно представляю.

Самарцев промолчал, лишь пошевелил усами. Через некоторое время он вздохнул и произнес, не отрывая взгляда от сцены:

— Максимыч, значит, диссидентствует потихоньку. Эх, хороший мужик. Трудно ему.

Письмо № 5

От кого: Абулиева Абдерита Агномовича, город Автаркия, улица Адовых Андрогинов, дом 91, квартира 1, 674328.

Кому: Компульсивной Каталепсии Дистимиевне, город Эхолалия, улица Бреда Преследования, дом 27, квартира 8, 352821.

Каникулы, в школе тишина. Светает раньше, и небо синеет. Мне радостно, когда надрывают глотки беспардонные воробьи. Казалось бы, вот незавидная доля: от котяры усатого спасся, крошку склевал — и день уже удачный. А все равно чирикают. Потому что весна. И точка.

Хватаю подробности отовсюду, словно истосковался по жизни. Как с орбиты вернулся, хотя всего-то оторвался от тетрадей и учебников. Может быть, тебе смешно, но в финале Самой Длинной Четверти посреди ночи я вскакивал от кошмара. Снилось, будто не заполнил графу с домашним заданием в электронном журнале, за что директор оштрафовал меня на мартовскую зарплату и отчитал на совещании.

Я всерьез опасаюсь за свой рассудок. Словарь психиатрических расстройств изучен мной вдоль и поперек. Нашел у себя ряд признаков, согласно которым мне пора в дом умалишенных на ПМЖ. Наверное, окружающие не замечают моих отклонений, поскольку сами и подавно спятили. Причем как дети, так и взрослые. Девиации — это норма, а норма — это девиации. За нарушение прав сумасшедших — расстрел на месте.

Если честно, без иронии, то есть совсем честно, есть подозрение, что у меня маниакально-депрессивный синдром. Апатия, или как там это называется, сменилась необъяснимым задором. Я отлично высыпаюсь за пять часов, перепархиваю через лужи и почти не ем. В эту самую секунду, набрасывая вдохновенные строки, я едва сдерживаюсь, чтобы не станцевать рок-н-ролл на парте, пока никто не видит. Письмо тоже стряпаю не от скуки, а от избытка внутренних резервов.

Это непорядок, потому что по календарю самое время для хандры. Это ведь март, а он знает толк в депрессиях. Как и ноябрь. Помнишь, мы каждому месяцу придумывали соответствующего персонажа. Ноябрь и март — это длинные сутулые господа в темных пальто и шляпах, в черных перчатках и ботинках, побрызганных водоотталкивающим спреем. Воротники их приподняты, лица мрачны, взгляд неуловим. К иронии и к сентиментальности они нечувствительны.

С ноябрем я ладить не научился, зато с мартом мы помирились. Почти. То есть я мирюсь с ним. Он уступит апрелю, а там снова накатит тоскливая тоска. Таков мой клинический прогноз.

Не рискну перечитывать. Во-первых, много глупостей написал. Во-вторых, снова отыщу у себя вагон дурных симптомов, жить с которыми решительно невозможно.

В ожидании разрывов

Коренной москвич — это совсем не то же самое, что коренной вашингтонец, коренной лондонец или парижанин. Там разрыв между центром и периферией не столь велик, насколько понимал Роман. Его никогда не распирала гордость от осознания факта, что в глазах некоторых он обладает исключительным статусом. Москвич и москвич, коренной и коренной. Черт с ним.

Лишь в раннем детстве да в младших классах Роман испытывал восторг, когда имя его улицы звучало в названии известнейшей телепередачи. «Голубой огонек на Шаболовке». В такие секунды у маленького Романа резко поднимался дух и он чувствовал чуть ли не личную ответственность за новогоднее настроение целой России.

Детсад и школа отложились в памяти избирательно, вспышками. Мама Романа научила его читать в четыре года, а уже через месяц он без чьей-либо помощи одолел «Фантазеров» Носова. В четырнадцать Роман с родителями отправился в Геленджик, где папа научил сына плавать по-лягушачьи. Полноценный брасс Роман так и не освоил, боясь полностью опускать голову под воду в момент, когда руки вытягивались вперед.