Яков Липкович - Три повести о любви

Как сквозь землю провалилась!

Аркадий обернулся и увидел Юзю. Та стояла у деревянного навеса и жалостливо смотрела на него.

«Почему так смотрит? — подумал он. — Видит, как переживаю?»

И от этой неприкрытой и как будто объяснимой жалости ему стало не по себе.

Юзя же смутилась, застигнутая врасплох его вопросительно-удивленным взглядом. Испугавшись, что она вдруг повернется и уйдет, он крикнул:

— Юзя! Подождите!

Подойдя, спросил как можно бесстрастнее:

— Вы не знаете, где Марина?

Теперь взгляд Юзи выражал одно искреннее недоумение:

— А разве она не в хате?

— Нет. Там никого нет.

— Так она куда-то вышла!

— Куда же? Я посмотрел: ее нигде не видно.

— Да, чай, вы плохо смотрели. Куда она денется?

— Это я понимаю…

— Батюшки светы! — взмахнула она руками. — Так я ее недавно видела!

— Где?

— Вон у тех сосенок.

Аркадий обернулся. Эти сосенки уже не раз попадались ему на глаза. Сосенки как сосенки. Здесь, на берегу, их сотни. Но ни под одной из них сейчас Маришки не было.

И вообще ни души.

Взгляд уперся в голый причал. А за ним по-прежнему простиралась ровная и спокойная гладь великого озера. Ничего не изменилось за те несколько минут, что он не смотрел туда. Вот только солнце оторвалось от гор и теперь по-детски радовалось свободе…

— Опять утартала! — проговорила Юзя.

— Что? — вздрогнул Аркадий.

— Утартала, говорю.

Впервые в голосе Юзи Аркадию послышалась неприязнь к Маришке.

— Ну я пойду, поищу, — сказал он.

Из-за перегородки в проем навеса медленно выплыла инспекторша. В ее глазах откровенное любопытство. Значит, слышала весь разговор.

— Я пошел, — повторил Аркадий и повернул назад.

— Да она где-нибудь здесь! — крикнула вслед Юзя.

Чуть выше рыбацкого стана он очутился на крохотной поляне, сплошь покрытой саранками. И ему неожиданно пришла в голову мысль: явиться к Маришке с цветами. Это будет молчаливым признанием своей вины, бессловесной мольбой о прощении. Просто протянет букет.

Он начал рвать цветы и уже не мог остановиться. В его руках, именно в руках, появилась нетерпеливая уверенность, что, чем больше букет, тем лучше.

Он и не заметил, что обобрал почти все саранки. Букет получился пышный. Такой в любом случае произведет впечатление.

Аркадий вышел к знакомой тропинке.

Неподалеку от нее на солнышке грелось несколько собак. Ближе всех, положив морду на лапы, дремал вожак. Широким воротником дыбился черно-белый загривок. Услышав близкие шаги, огромный пес слегка приоткрыл глаза и посмотрел на Аркадия.

Вот кто наверняка знал, где Маришка.

И вдруг до Аркадия донеслось слабое поскуливание. Он мог подумать на кого угодно, только не на вожака. Но тем не менее поскуливал он.

— Что, и тебе плохо? — спросил Аркадий.

Пес отвернул морду в сторону. Отчужденно помалкивали и другие лайки. И в этом общем собачьем молчании Аркадию неожиданно почудилось осуждение. Как будто стае было известно все…

Аркадий повернул к камням.

Сердце больно билось о ребра.

Он уже не сомневался, что Маришка там, наверху.

Из-под каблуков срывались камни, летели комья земли. Будь подъем еще круче, он бы так же, одним махом, взлетел на обрыв!

Еще снизу он увидел, что скамеечка пуста. Только вчера они сидели на ней втроем (нет, вдвоем, потому что тогда Горячев был не в счет), не зная, что всего час отделял их от беды, которой даже при небольшой осмотрительности и он, и Маришка могли бы избежать.

Аркадий быстро шагал по обрыву, вглядываясь в просветы между деревьями. От нескончаемой и веселой игры солнечных пятен, от многоцветной пестроты осеннего леса зарябило в глазах. Но, как ни напрягал зрение, поиски ничего не дали.

Ну где же она? И тут неожиданно в голову пришло сравнение, которое в другой раз показалось бы ему до невозможного сентиментальным: где тот уголок, куда она забилась, зализывая, как бедный, несчастный, неопытный зверек, свои первые глубокие раны?

Где это место?

Аркадий метался между деревьями.

Кто, кроме него, еще повинен в случившемся? Он первым должен был понять ее и простить за крохотную, почти не существующую вину, за то, что она, в отличие от него, еще не привыкла к своему замужеству. Во всем виноват только он! К черту вечную оглядку на людей! Нужно будет — он не задумываясь бросится перед ней на колени, чтобы выпросить прощение.

Из груди вырвалось:

— Мариш!

По лицу больно хлестали ветки. Он на бегу зацепился за сук и порвал штанину. Он даже не заметил, как постепенно растерял свой прекрасный букет.