Яков Липкович - Три повести о любви

— Возможно, — неопределенно пожал я плечами и встал. — Разрешите идти, товарищ гвардии капитан?

— Да, конечно, — почему-то удивленно ответил он. То ли ждал от меня каких-либо расспросов, то ли сам еще хотел сказать.

Но я боялся неосторожными вопросами о Тане приоткрыть тайну наших отношений и потому промолчал. Да и подумал, что вряд ли Бахарев стал бы что-нибудь утаивать от меня, если бы знал. Зачем ему это? К тому же он, я видел, благоволил ко мне. И все-таки до конца быть откровенным с ним я не решался: во-первых, боялся подвести Таню, а во-вторых, я был не в таких чинах, чтобы безнаказанно крутить на фронте любовь. Бахареву я сказал, что Таню знал еще до войны и нас связывает только крепкая боевая дружба. Не верить мне у него не было пока никаких оснований. Конечно, при желании он мог бы заглянуть в записку. И наверно, заглянул бы, если бы не доверял мне. А он доверял: иначе не стал бы предлагать вступить в партию…

Я вышел из хаты и, пожелав покуривавшему украдкой Зинченко спокойного дежурства, направился к себе…

А у меня уже был гость. Нет, не Таня, как я вначале с оборвавшимся сердцем подумал, увидев в своем окне тонкую полоску света, а Славка Нилин, единственный человек в батальоне, от которого у меня не было тайн, старый друг и земляк. Он валялся на моей кровати, закинув ноги на спинку. На кирзовых сапогах, которые он поленился снять, висели куски грязи. Когда я вошел, он даже не переменил позы.

— Мог бы хоть сапоги снять, — сделал я замечание.

— Видишь, я аккуратненько, — показал он на спинку кровати.

— Что, мне взять твои ноги и придать им нормальное положение?

— Ну, ладно, черт с тобой! — сказал он и, спустив ноги, сел. — Я к нему с доброй вестью, а он даже полежать не дает.

— С какой вестью?

— На… держи! — Славка достал из нагрудного кармана сложенную в несколько раз записку и отдал мне.

Разворачивая ее, я чувствовал, как от нетерпения дрожали мои руки. Так и есть — от Тани…

«На днях приеду. Т.».

«Приедет… приедет… приедет…» — застучало в висках.

— Ну, что пишет? — спросил Нилин.

— Что приедет… Ты что, был в госпитале?

— Слава богу, пока мне там делать нечего… Привез Малявин, ну, механику Лазарева. Он как раз лежал во втором отделении…

Второе отделение было Танино, и Нилин это знал.

— Он обратился ко мне за разрешением доставить тебе эту записку. Мол, сестричка очень просила. Ну, я ему сказал, что сам отнесу, все равно иду туда… Знаешь, а меня эта твоя пацанка пускать не хотела. Боялась, что я касторку сопру. Все в щелку подглядывала… Была бы она года на четыре старше..

— Выпьешь? — на радостях предложил я.

— Он еще спрашивает! — мгновенно отреагировал Славка и вскочил с кровати. — Какой русский не любит быстрой езды!

— При чем здесь быстрая езда? — спросил я, доставая из-под кровати (подальше от чужих глаз!) флакон с медицинским спиртом — весь мой запас.

— Вот и я интересуюсь — при чем? — остановился Нилин. — Только не жмоться, — добавил он, глядя, как я бережно и осторожно колдую с мензурками.

— Бери кружку, — сказал я. — Ведро с водой — в сенях!

— А ведра с помоями там нет? — полюбопытствовал Славка.

— Иди, смело набирай! — напутствовал я.

Он вышел в сени. Вскоре до меня донеслись грохот и Славкино чертыхание. Дверь была приоткрыта, и я, от души забавляясь, слышал все до последнего звука. Первой на шум выскочила Ганна.. Она ойкнула и бросилась за тряпками. Потом пришли посмотреть, что натворил мой гость, сами хозяева. Хозяйка немного поохала и стала вытирать пол. Ганна же, схватив пустое ведро, помчалась за новой водой.

Славка заглянул в комнату и упрекнул меня:

— Чего лыбишься? Видишь, по самые ноздри промок?

— Ничего, у меня запасные кальсоны есть. Поделюсь по-братски, — попытался я его успокоить.

— На хрена мне твои кальсоны! Я в них с головой утону! Лучше скажи им, — кивнул он в сторону сеней, — чтобы печку затопили. Буду сушиться, — сказал Славка и добавил со смешком: — Ты от меня еще так просто не отделаешься!

Я зашел к хозяевам и попросил затопить печь. Двинулась было сама хозяйка, но ее опередила Ганна. Через минуту она вернулась с охапкой дров. То и дело прыскала, глядя на подмокшего Славку. Однако это не помешало ей быстро и умело растопить печь. Иногда Ганна бросала взгляд на меня, словно приглашая посмеяться вместе. Щеки ее разрумянились, и она выглядела старше своих четырнадцати лет.

Вскоре дрова затрещали, и огонь стал весело перебегать с одного полена на другое.