Яков Липкович - Три повести о любви

И чем отчаяннее, чем неотступнее он мечтал о чуде, тем больше находил доводов в свою пользу. Вот и отец у товарища — старый коммунист, участник гражданской войны, и мать всю блокаду проработала на Ижорском заводе, и, посмотрите, сколько у парня благодарностей товарища Сталина (а он еще, балбес этакий, когда-то колебался, стоит ли вписывать их в анкеты, уж очень расширительной казалась формулировка: «Всему личному составу нашего соединения, в том числе и Вам, принимавшему участие в боях, объявлена благодарность…»). Еще никогда так долго, так мучительно не тянулось для него время. За три дня, что ее не было, он весь истерзался. Ни о чем другом больше не думал. И Светлана, вероятно, тоже ни о чем больше не думала, потому что прямо с вокзала поехала к нему, хотя время было позднее, что-то около двенадцати. Родители уже спали, а он рассеянно дочитывал роман Кронина «Цитадель».

Зайти она отказалась. Они уселись на подоконнике лестничной площадки на полах его верного бобрика.

«Ну что?» — торопил он ее.

«А… плохо!»

«Что плохо?»

«Только не огорчайся, хорошо?» — она прижалась к нему.

«Ясно, от ворот поворот!»

«Понимаешь, они даже слушать не хотят…»

«Интересно бы знать, чем я им не угодил?» — повысил голос Ипатов.

«Не знаю, они не говорят…»

«Когда надо было идти на фронт, — возмущался Ипатов, — всех устраивали мои анкетные данные. А теперь, видите ли, они недостаточно хороши!»

«Я спросила у него… ну, у того деятеля, который беседовал со мной: что, у Ипатова с анкетой не в порядке? Он ответил: нет, почему, в порядке, ваш товарищ не подходит нам по другим причинам…»

«По каким — не сказал?»

«Нет, он ушел от прямого ответа. Тогда я ему сказала, что тоже не поеду».

«Окончательно отказалась?»

«Да, но он тут же сказал: вы еще подумайте… А я ему ответила: нет, лучше вы подумайте! Тогда он рассмеялся и говорит: ну, мы еще вернемся к нашему разговору. Потом папа сказал, что ему понравилось мое упрямство и что у него есть ко мне деловое предложение…» — она чуть замялась.

«Какое?»

«Он сказал папе: пусть два года поработает в посольстве, а потом мы ее отпустим для продолжения учебы. Понимаешь, всего каких-нибудь два года — это его слова».

«А ты что ответила?»

«Я ответила, что посоветуюсь с тобой».

«Ты очень хочешь в Париж?» — мягко спросил он.

«Очень», — мгновенно отозвалась она.

«Послушай, а что, если тебе и в самом деле поехать в Париж? Подумаешь, каких-то два года! Это всего… это всего… семьсот двенадцать дней! Я нарисую на большом листе бумаги семьсот двенадцать палочек и каждый день буду зачеркивать по одной. Раз так тебе хочется — поезжай!»

«Ты серьезно?» — обрадовалась она.

«Правда, я буду страшно скучать… Мне уже сейчас хочется выть на луну. Честное слово, я не знаю, как проживу эти два года… Но я подумал: может быть, тебе никогда больше не представится случая побывать во Франции… Ты же потом никогда не простишь себе, а заодно и мне…»

«Костя, я тебя люблю!» — она порывисто прижалась к нему.

«Я тебя тоже!» — он обнял ее и поцеловал в губы.

«Послушай, что там?» — вдруг спросила она.

«Чердак».

«Там грязно, нет?»

«Ничего, ничего…» — невнятно заговорил он под частый стук сердца.

Вверх вела короткая крутая лестница, и Ипатов со Светланой следили за тем, чтобы в ночной тишине старого дома не очень раздавались их осторожные шаги…

Они лежали под чьим-то сохнущим на веревках бельем, и на них медленно опускались снежинки, проникающие на чердак из ближайшего слухового окна. Рядом возвышалась печная труба, и им казалось, что около нее чуточку теплее. Пахло знакомыми с детства чердачными запахами: многолетней пылью, старым деревом, птичьим пометом. И даже легкий морозец не очень досаждал им.

Было неудобно и хорошо. Вскоре они накрылись ее легкой шубкой и дышали одним теплом.

Светлана вдруг фыркнула.

«Ты чего?» — спросил он.

«Вспомнила, как этот деятель, который меня агитировал, не пойму, то ли в шутку, то ли всерьез сказал мне: если у вас есть еще кандидатуры, то давайте обсудим».

«Вот гад! — возмутился Ипатов. — И что ты ему ответила?»

«Я ничего не ответила. Я только посмотрела на него».

«Как посмотрела?»

«Он понял, как…»

Ипатов обнял Светлану. Ее тихое дыхание таяло где-то у его затылка. Он продолжал думать о разговоре высокого начальства со Светланой.

«Послушай, — в его беспокойные мысли вкралось смутное подозрение, — а вдруг твоего начальника подговорили?»