Ирина Шатырёнок - Жить будем потом

— Финансы поют романсы, — говорил и старый дружок, белобрысый Юрка.

Двужильная мать Юрки тянула сына одна, не справлялась, от отчаяния запихнула в ПТУ на сантехника, там выдали форму, обувь, бесплатное трех­разовое питание, полагалась еще и небольшая стипендия. Стипендию дружки раздербанили за несколько дней.

От безысходности Серый стал поглядывать за отцом, за его перемещени­ями, и вот удача — выследил тайную кладку. Свою заначку Генек прятал в обычной трехлитровой банке, почему-то выкрашенной бурой краской, а для надежности упаковал ее в сетку со старыми газетами. Надо же, придумал свой маленький «банк». Такая хитроумность рассмешила Серого. Со злой усмешкой он ловко запустил в банку руку, нащупал купюры, вытянул одну, обрадовался — сто долларов!

Меньшие дензнаки отец не держал в своем «банке». Парень прикинул навскидку сумму домашнего клада и даже присвистнул. Неплохо, совсем неплохо. Ничего, папашка не обеднеет. Вряд ли мамон догадывается о тайных сбережениях супруга.

Первая операция-экспроприация прошла успешно, он тут же сдал в первом обменнике купюру, на вырученные деньги пригласил двух товарищей по спортивной секции в летнее кафе в парке. Было озорно и весело тратить чужие деньги. За несколько дней прокутили все. Сергей снова вытащил из отцовской заначки купюру, ему понравилось, легкое занятие напоминало удачную рыбалку. Только закидываешь не удочку, а руку, вытягиваешь не рыбу, а деньги. Так продолжалось почти несколько месяцев.

Серега был щедр, сорил деньгами, угощал дружков обедами в летнем кафе, дорогим шоколадом, мороженым, пивом. Юрка так жрал на халяву, что один раз его вырвало, вышел из кустов бледный и снова набросился на еду. В летнем кафе Серега оставлял сдачу официантке.

— Чаевые!

Он замечал, как вспыхивали щеки молоденькой официантки, ребята одобрительно гудели. В иностранных фильмах так часто говорили актеры в гостинице или ресторане.

Веселые денечки. Хорошо погуляли. Друзья облепили его гудящим роем, всем было море по колено. Серега упивался собой, его просто распирало от счастья, и как мало надо для полного счастья — до отвала поить, кормить дружков. Голову пьянило, чувство опасности покинуло его окончательно. Весь мир дружелюбно распахнул ему объятия.

Не знал он, что Генек регулярно пересчитывал свои сбережения, делал ревизию, и не просто пересчитывал, а превращал это занятие в приятную рефлексию. Поздно вечером предупреждал Инну:

— Иду поработать в мастерскую.

Надолго запирался, включал тусклую лампочку, выпивал свои положен­ные граммы домашней самогонки.

Зеленые бумажки раскладывал на верстаке, слюнявил пальцы, на лице проступала умиротворенная улыбка. Записывал по-бухгалтерски аккуратно день, число, окончательную цифру сверял в блокноте с предыдущей, закры­вал банку, подводил итоги соленым огурцом и довольный возвращался спать. У него не было какой-то простой мечты, ради которой делал эти накопления, впереди не сиял звездой причудливый воздушный замок. Нет, несбыточные мечтания ему были незнакомы. Сам процесс пересчета денег, созерцание их, обладание делали его сильным и независимым. «Бабам только скажи, рас­кройся, сразу придумают себе проблему — то купи, это, нет, пусть лежат мои кровные сбережения тут, в банке, а дальше видно будет».

Инна давно перебралась от беспокойного и храпливого Генека в малень­кую комнатку рядом с кухней, сон с годами стал чуткий, страдала бессон­ницей, ничего не знала о ночных перемещениях мужа и его странностях. Ее больше беспокоил сын, совсем отбился от рук, смотрит волчонком, домой приходит только спать, в последнее время даже не ест.

— Сыт по горло.

Весь ответ. Пыталась разузнать, устраивала допросы, молчит, смотрит в глаза нагло, пахнет от него мужским одеколоном, появились новые джинсы, кроссовки, откуда, непонятно. Не сын, а наказание.

Пропажу хозяин не сразу обнаружил.

— Вор, вор, вор, — сипел он страшным голосом, его как заклинило, откашливался, не мог остановиться, глаза налились кровью. — Я тебе устрою, ворюга, шпана, гад, шкуру спущу.

Схватил солдатский кожаный ремень с металлической пряжкой, отхлеб­нул из бутыли самогонки, утер мокрый лоб и тяжело рухнул на старый диван.

Что там произошло у сына с отцом, Инна не знала, слышала в сарае шум, звон стекла, возню, ругань. Сами разберутся. Серый выскочил из мастерской окровавленный, с разбитым лицом, выл, метался по двору и матерился по-взрослому. Когда Генек замахнулся на него первый раз, парень увернулся, выручила реакция боксера, на лету схватил руку отца, заломал, прижал к стене.