Евгений Рудашевский - Бессонница

Мэт сегодня был непривычно грустным. Он расчесал с пробором свои крашеные жёлтые волосы, нацепил очки, надел странный коричневый костюм с широкими бортами и бабочкой, обул лакированные туфли и с семи утра сидел со мной на ступеньках Солбер-холла. Мы курили, и Мэт курил чаще меня. Я ещё не видел его таким взволнованным. Потом он сказал, что ровно пять лет назад умер его отец. Я не знаю, что говорить в таких случаях, поэтому промолчал. Наверное, стоило сказать, что мне жаль, и спросить, как Мэт себя чувствует, но мне показалось, что говорить всё это по́шло. Достаточно было и того, что мы просто сидели вместе на ступеньках Солбер-холла.

Мэт сказал, что через час за ним приедет отчим, заберёт его домой до вечера. У них было принято в этот день вспоминать отца Мэта, и Мэт ненавидел отчима – ему казалось, что отчим хочет полностью занять место отца, даже присвоить себе память о нём:

– Он теперь будто жрец, понимаешь? Собирает друзей, развешивает фотографии, везёт всех на кладбище. Будто он сам там похоронен. Маме это нравится. Она любила отца.

Мэт ещё несколько минут рассказывал об отчиме, а потом предложил поехать в церковь. Сказал, что не хочет сегодня никого видеть. Мне это показалось странным, ведь на службе уж точно не посидеть одному, но потом я понял, что он не хочет видеть именно родственников, и согласился.

Думал, мы поедем на метро, но Мэт попросил Крис отвезти нас на машине. У неё серебристый «Lincoln» девяносто седьмого года с потёртыми подголовниками и резиновым Микки-Маусом под лобовым стеклом. У Мэта вроде как тоже есть машина, но она почему-то всегда стоит в гараже у его матери. Ни разу не видел его за рулём.

Крис опять со мной не поздоровалась, да и вообще вела себя так, будто в машине, кроме неё и Мэта, никого нет. А сегодня она была действительно красивой: по-прежнему хотелось разглядывать её, пытаясь понять, почему вблизи она так притягательна. Поймал себя на мысли, что хотел бы вернуться в тот вечер, опять её поцеловать. Всю дорогу вспоминал вкус её губ и то, какими шершавыми были её лосины, и настроение у меня упало. Я окончательно запутался. А потом мы втроём пришли на службу, и тут уж было не до всей этой путаницы.

Не то чтобы я часто бывал на всяких церковных встречах, но всё равно удивился. Это была та самая русская баптистская церковь, в которую Мэта привела его бывшая девушка. И то, что мы приехали туда вместе с Крис, мне показалось довольно ироничным. Я даже представил, будто мы только что сидели в комнате Крис в Андерсон-холле, и Мэт своим рассказом об этой церкви защищал меня от мягкой цветастой кровати, а потом мы сразу перенеслись сюда, будто провалились в его слова, как в трясину, и это развеселило меня куда больше, чем цитата из «Тартюфа».

Церковь стояла милях в тридцати к западу от Чикаго, и была она довольно-таки большой – вытянутая, как ангар, обложенная белым сайдингом по низеньким стенам и покрытая коричневой кровлей по высоченной двускатной крыше. На проповедь съехалось человек сто пятьдесят, а то и двести, и, прежде чем занять места в зале, пришлось изрядно потолкаться.

Мы сели в заднем ряду.

Проповедник говорил со сцены, и было сразу понятно, что он давно не летал в Россию. Дело даже не в акценте, а в том, как он строил предложения. Для тех, кто не знал русского, шёл синхронный перевод в наушниках. Наушниками воспользовались пятеро, из них трое – мы с Мэтом и Крис. Переводчик сидел в застеклённой будке сразу за последним рядом, то есть за нами, будто комментатор на каком-нибудь футбольном матче. Это был молодой парень, и слушать его гладкий английский было куда приятнее, чем комканый русский проповедника, поэтому я не снимал наушники.

Проповедник то и дело просил открыть конкретную главу Библии, чтобы обсудить какой-то стих, но перескакивал от текста к тексту слишком быстро, поэтому Мэт едва поспевал. Он только-только находил нужный фрагмент, показывал его мне, а проповедник уже торопился к следующему фрагменту. Я делал вид, что читаю Библию, но, конечно, мне всё это было неинтересно, просто я хотел показать Мэту, что он не один, что я тоже принимаю участие. Правда, мне казалось, что Мэт и сам не очень-то интересовался тем, что слышал, а страницы искал, только чтобы занять время. Крис и вовсе переписывалась с кем-то по телефону.

– Тебе идут очки, – сказал я Мэту. Надеялся приободрить его, но сразу понял, что это прозвучало неуместно.

Мэт улыбнулся, однако сделал это с неизменной грустью. А ведь я сказал правду. В очках и с этим пробором он смотрелся интересно. Даже коричневый костюм с широкими бортами ему по-своему шёл. Вот только бабочка выглядела глупо, будто Мэт собрался на праздничный утренник или что-то подобное, где веселят детей и громким голосом объявляют выход очередных клоунов.