Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

Его слова меня заинтриговали.

— Но ведь это, наверное, весело, — заметила я, — встреча со всей семьей, все рады тебя видеть, интересуются твоей жизнью…

Он окинул меня внимательным взглядом.

— А знаешь что, Элеанор? Ты совершенно права. Прости, я веду себя как злобная, раздражительная скотина.

Он допил пиво и спросил:

— Ну что, повторим?

Я кивнула, но тут же спохватилась и воскликнула:

— Нет-нет, теперь моя очередь. Тебе взять то же самое?

— Было бы здорово. Спасибо, Элеанор.

Я схватила сумку и пошла к барной стойке. По пути я завернула к Самми — по своему обыкновению, он сидел в кресле в окружении друзей и членов семьи. Я приблизилась к нему.

— Элеанор, ангел мой! — воскликнул он. — Отличная вечеринка, правда?

Я кивнула.

— Подумать только, моему мальчику сорок! В голове не укладывается! Казалось бы, буквально вчера он первый раз пошел в школу. Тебе обязательно нужно увидеть его фотографию — у него, маленького проказника, не было передних зубов! А взгляни-ка на Кита сейчас!

Он показал на противоположный угол зала, где его сын и невестка стояли в обнимку и смеялись, слушая рассказ какого-то пожилого человека.

— Пусть наши дети будут счастливы: это единственное, чего мы им всегда желаем. Как бы мне хотелось, чтобы рядом со мной сейчас была моя Джин, чтобы она это тоже увидела…

Его слова заставили меня задуматься. Неужели люди действительно всегда желают своим детям счастья? Вообще-то звучало весьма убедительно. Я спросила Самми, не купить ли ему что-нибудь выпить, хотя, на мой неискушенный взгляд, он уже и так был пьян.

— Славная ты девушка, — сказал он, — спасибо, но меня уже ждет вот что.

Стол перед ним был уставлен пузатыми бокалами с янтарной жидкостью. Я пообещала увидеться с ним позже и направилась к барной стойке.

Там выстроилась немалая очередь, но атмосфера мне нравилась. Благословенный отдых — диджей взял передышку и сидел в углу, потягивая какой-то напиток из банки и с сердитым видом разговаривая по телефону. Стоял негромкий гул, слышались мужские и женские голоса, то тут, то там раздавался смех. Детей, казалось, стало еще больше, и они сбились в кучку, образовав банду возмутителей спокойствия. Было очевидно, что взрослых затянула вечеринка, так что дети кричали и гонялись друг за другом с неконтролируемым остервенением. Глядя на них, я улыбнулась, в душе немного завидуя.

Все эти люди столь многое принимали как должное: что их будут приглашать на праздники, что у них будут друзья и родные, с которыми можно поговорить, что они влюбятся и их полюбят в ответ, что они вступят в брак и, в свою очередь, создадут собственные семьи. Я задалась вопросом, как я буду праздновать свое сорокалетие. Надеюсь, к тому времени рядом со мной будут люди, с которыми можно будет отметить это событие. Возможно, музыкант, свет моей новой жизни? Впрочем, кое в чем я была уверена: я ни при каких обстоятельствах не стану отмечать свой юбилей в гольф-клубе.

Когда я вернулась за наш столик, то никого там не обнаружила. Поставив пиво, я принялась потягивать свой «Магнерс». Надо полагать, Рэймонд нашел собеседника поинтереснее меня. Я стала наблюдать за танцполом — диджей вновь устроился за пультом и выбрал из серебристой коробки с записями поистине какофоническую композицию о каком-то мужике после полуночи. Я позволила мыслям блуждать, давно обнаружив, что это позволяет очень эффективно проводить время: ты просто берешь ситуацию или человека и воображаешь приятные события. В мечтах по твоей воле может случиться все, абсолютно все что угодно.

Я подпрыгнула, почувствовав, что на плечо легла рука.

— Извини, — сказал Рэймонд, — мне надо было в туалет, а на обратном пути я кое с кем поговорил.

На моем плече осталось тепло его ладони; контакт длился лишь краткое мгновение, но оставил после себя греющий, почти зримый отпечаток. Я вдруг поняла, что человеческая рука обладает как раз нужным весом и температурой, чтобы прикасаться к другому. Мне много лет доводилось обмениваться рукопожатиями — в последнее время даже чаще, чем обычно, — но ко мне уже целую вечность никто не прикасался.

Конечно же, мы с Декланом регулярно совокуплялись, когда ему этого хотелось, но он никогда по-настоящему не прикасался ко мне. Он заставлял меня прикасаться к нему, говорил, где, как и когда, и я слушалась. У меня в этом вопросе не было выбора, но я помню ощущение, будто это совсем не я, будто это не моя рука и не мое тело. Мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать, когда все закончится. Я осознала, что дожила до тридцати лет, но ни разу ни с кем не гуляла, держась за руки. Никто не массировал мои утомленные плечи, не гладил по лицу. Я представила, как меня обнимает и крепко прижимает к себе мужчина, когда мне тоскливо, когда я расстроена или устала, представила его тепло, тяжесть его рук.