Карел Мисарж - Окраина

— Хлеб!

Мать Франтишка оделяет всех уже нарезанными ломтями хлеба.

— Тарелки!

Тут все выстраиваются полукругом у стола — в одной руке хлеб, в другой тарелка, — и дядя, отрезая своим марсельским ножом, кладет каждому по кусочку печени, сердца, языка, жирного мяса с головы. Дядя живет в убеждении, что самый торжественный акт — набивание колбас. Но это — заблуждение, оно опровергается тем, что мы сейчас видим. Ибо именно то, что мы видим, и есть главный акт, главное действо, апогей, и с этого момента все приобретает уже нисходящую тенденцию, причем совершенно безразлично, что считать эпилогом — нарезание сала, жарение шкварок или хлебание бульона. То, что разыгрывается сейчас, можно сравнить с рождественскими праздниками, апогей которых в самом начале — в сочельник. Может показаться невероятным, но таким сравнением мы словно вызвали на сцену духовное лицо. Явление фратера Северина из недальнего францисканского монастыря приводит присутствующих буквально в шоковое состояние. Минориты, «меньшие братья», чья обитель расположена на самой границе еще Пражской области, но отчасти как бы уже и Кладненской, — редкие гости в этих безбожных пределах. Живут они, замкнувшись «в доме сердца своего», не обременяемые вмешательством окружающего мира, и сами в ответ не обременяющие этот мир со всеми его революционными переменами. Жители окрестных деревень называют их всех огулом «квардианами» [19]— просто потому, что никому неохота разбираться в иерархии этого непонятного островка на невысоком холме, утопающего среди бескрайних пашен, аллей и проселочных дорог. Занятая повседневными заботами, братия вряд ли имела возможность изучать историю жизни простого юноши Франциска из Ассиз, который на переломе двенадцатого и тринадцатого веков, отрекшись от всех благ и удовольствий, взялся за поиски бога и начал проповедовать в Египте и Палестине без каких-либо помех со стороны тамошних мусульман, хотя именно в то время там совершался уже пятый крестовый поход. Мы вправе сомневаться, что брату Северину были известны эти факты. В чешской литературе укоренился обычай изображать служителей церкви в виде предающихся чревоугодию ненасытных обжор и пьяниц. Поэтому у читателя могло возникнуть подозрение, что брат Северин появился на вышеописанном пиру в надежде принять в нем участие, но это подозрение не имеет под собой никакого реального основания. Напротив. Францисканец долго извинялся, отказываясь от угощения с жестами, выражавшими ужас, и передал просьбу настоятеля монастыря, брата Бартоломея: не будет ли кто-нибудь из семьи «так добр потрудиться и вывезти ту самую мебель из монастырских помещений».

Тут перед нами один их тех почти невероятных парадоксов, какие сопровождают нашу жизнь. Когда из пограничных областей, уже занятых немцами, телеги, груженные мебелью, перинами, посудой, курами и кроликами, добрались наконец до Уезда, родители Франтишка убедились, что в двух комнатушках, предоставленных им в Жидовом дворе, их скромную обстановку не разместить. Тогда отец и мать, поделив между собой массивные строения с наглухо запертыми воротами, составляющие подобие некоей грозной флотилии, принялись стучаться в их двери, украшенные изображениями святых Вацлавов, Флорианов и Янов Непомуцких {28}, а также эмблемами, напоминавшими о лучших временах нации Гуса, Козины, Жижки из Троцнова, братьев Веверковых, и спрашивать, не найдется ли местечка, куда бы можно было временно поставить два-три предмета домашней утвари.

«А вас никто сюда не звал» — таков был наиболее приемлемый ответ капитанов этих пузатых белых судов, оснащенных статуэтками, фронтонами и надписями, взывающими к лучшим национальным чувствам. «Не дай погибнуть ни нам, ни грядущим!» {29}Только патер Бартоломей, возвращавшийся после похорон с большим деревянным крестом под мышкой, велел им повернуть телегу к монастырскому холму, чьим отличительным признаком в этом краю шахт и доменных печей служил тоненький шпиль над колокольней. В монастыре и сложили лишние шкафы, столы и ящики с посудой.

Поэтому теперь смиренная просьба «меньшого брата» Северина вызывает чувства в диапазоне от любопытства до чуть ли не паники. Однако сам минорит никаких подробностей не знает, и семья соглашается на том, что — ничего не поделаешь — в ближайшее воскресенье придется пойти к мессе, разузнать, что да как. Настроение, впрочем, начинает портиться. Портится оно и у Франтишка: растерянно озирая собравшихся — а их число возросло за счет односельчан, которые ни за что не упустят величайшее в году зрелище — тетку и дядю из Франции, овеянных ветрами далей и давно утерянной страны детства, — гимназист ломает голову над тем, где бы ему пристроиться писать домашнее сочинение на тему «Наш дом (описание)».