Карел Мисарж - Окраина

— Сколько же свиней вы за свою жизнь забили?

Мясник помолчал с мечтательным видом.

— На это я вам ответить не могу. Только верите ли — мне каждую ночь снятся свиньи… Как я их забиваю, ошпариваю, и будто ливер делаю, и вареную голову из горшка вынимаю, и колбасы прокалываю… Когда-нибудь, поди, свихнусь от этого…

Говорит он не шутливым, но и не устрашенным тоном, а тихо, как бы про себя, будто чуть ли не сам желает, чтоб это наконец-то случилось.

Вот теперь мы и подошли к функции цепочек. Туша лежит на них, густо осыпанная серо-черной смолой, растолченной в порошок; эта операция — монополия французского дяди, он сыплет смолу из банки из-под мармелада: то густо — на спину, то словно на аптекарских весах отвешивает — вокруг ушей и пятачка, под конец величественным жестом поднимает руку и рассыпает остаток порошка по голове свиньи. Готово! Это сигнал для отца Франтишка и торговца смешанными товарами лить в лохань кипяток. Льют: кастрюлю, вторую, третью. Теперь с одной стороны лохани становится мясник, с другой — французский дядя, они подхватывают концы цепочек и начинают с их помощью поворачивать тушу: один тянет к себе, другой отпускает и наоборот. Звенья цепочек выдирают целые клочья щетины, открывается белая и розовая кожа. Так повторяется несколько раз. Бедный дядя сразу выбивается из сил, задыхается, но отстранить его от этой процедуры почти равнозначно тому, чтобы лишить смысла его жизнь. Зато вскоре снова наступает минута его торжества. Собрав вокруг лохани всех участников, включая детей, он вынимает из кожаной сумки и раздает всем нечто вроде колокольцев. Предметы эти действительно похожи на колокольчики, только на узком конце их есть крючок, зато нет языка и края острые: ими обдирают остатки щетины в складках кожи между ног, под мордой, на загривке. По какой-то непостижимой причине — об этом потом много думают все — дядя настаивает, чтоб начали все разом и работали как можно быстрей. Сам он показывает пример: его рука, сжимающая колокольчик, так и мелькает. Таким манером он дает понять, что в деревне под Марселем, на арендованной ферме, он колол свиней один, без помощников. Затем в какой-то момент он отгоняет всех от туши и вытаскивает из-за голенища длинный сверкающий нож — единственная память о том, что он колол свиней в деревне под Марселем.

— Отойдите подальше, нож очень острый!

И профессионально, не хуже цирюльника, сбривает последние щетинки, чистит уши, ножки. Венец трудов: крючком на колокольчике дядя срывает копытца со всех четырех ножек. Au revoir [15], через год на том же месте, в тот же час…

Дальнейшие операции уже чисто профессиональны; часть из них производится во дворе: мясник подвешивает тушу на крюк, потрошит ее и чистит кишки способом, который вызывает у усатого дяди восхищение и немножко зависть, смешанную с сожалением, зачем сам не додумался до этого в своей деревне под Марселем. Мясник попросту засовывает один конец кишки в другой и выворачивает наизнанку, причем для ускорения дела льет в кишку воду. Другая часть работ вершится на кухне. Впрочем, ничего особенного там не происходит. В огромном котле варится огромная голова, в другом — легкие, сердце, печень, селезенка — в общем, потроха. Когда операции во дворе завершены и дети уже лакомятся мозгами, смешанными с рублеными яйцами, надзор над процедурой варки берет на себя опять же французский дядя. Он подкладывает в огонь уголь, дрова, поднимает крышки, и все это под настороженным взглядом супруги.

— Не люблю я, когда он с печкой возится, — поясняет та. — Из-за него нас с самого начала чуть не выставили из Лома [16]. Вообразил, ce radin de cul terreux, de cambrousse [17], что сосед, с которым у нас общий сарай, ворует наши «домовые» [18], и не придумал ничего лучшего, как просверлить в них дырки и насыпать туда динамиту. Только я затопила, весь дом как содрогнется, а печка через всю квартиру на улицу вылетела, и в ту же минуту бабахнуло у соседа, будто мы сговорились взорвать все к черту. Пожарников съехалось — из самого Литвинова и Моста, и разговоры пошли: мол, это немцы мстят, которых оттуда выселили. Пришлось договариваться с соседом, чтоб отвечать одно и то же — мол, наверное, в обрезки крепи случайно попал динамитный патрон…

Если у читателя сложилось впечатление, будто мы перевели французского дядю на запасный путь торжества, то это впечатление неправомерно. Дядя, правда, уже не главное действующее лицо, но свою роль — роль человека, без которого невозможно обойтись, — он не желает ни оставить, ни уступить другому, ибо другой обязательно испортит если не все, то многое. На доску, размерами далеко превосходящую стол, дядя гигантской вилкой выкладывает горы дымящегося, трепещущего мяса. Ароматный пар заполнил всю тесную кухоньку, как туман, и ориентироваться в нем довольно трудно. А дядя просто великий маг (слово «великий» относится исключительно к «магу», сам-то дядя весьма невелик); он снова вытаскивает из-за голенища свой марсельский нож, и речь его лаконична: