Джон Бойн - Незримые фурии сердца

Глаза миссис Хеннесси набрякли слезами. Я вспоминаю сей эпизод и диву даюсь: зачем мать вообще добивалась этой работы, когда ей следовало перейти через Лиффи и записаться на прослушивание к Эрнсту Блайту, тогдашнему директору Театра Аббатства?

– Позвольте узнать, как у вас здоровье вообще? – наконец проговорила миссис Хеннесси.

– Лошадиное. Я никогда ничем не хворала. Даже в последние полгода.

Миссис Хеннесси вздохнула и огляделась, словно персоны в золоченых рамах могли дать ей совет. За ее спиной висел портрет бывшего премьер-министра У. Т. Косгрейва, который, взглядом испепеляя мать, как будто говорил: все твои враки я вижу насквозь и, если б мог сойти с холста, палкой погнал бы тебя вон.

– Война почти закончилась, – сказала мать слегка не в тему. – Вы слышали, Гитлер пустил себе пулю в лоб? Похоже, замаячило светлое будущее.

– Да, слышала, – кивнула миссис Хеннесси. – И поделом ему, прости господи. Я надеюсь, для всех наступят хорошие времена.

Тем вечером мать, Шон и Смут сидели в «Медной башке» и угощались тушеным мясом, поочередно зачерпывая из фаянсовой миски.

– Решать вам, – сказала мама. – Могу съехать на следующей неделе, как только получу первые деньги, либо до родов останусь и треть жалованья буду отдавать в счет квартплаты.

По мне, так лучше остаться: у вас уютно, и потом, в Дублине я больше никого не знаю, однако я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством и добротой.

– Я не против, – улыбнулся Шон. – Меня все устраивает. Но квартиру нашел Джек, и последнее слово за ним.

Из тарелки в центре стола Смут взял кусок хлеба и обтер им край миски, дабы ни крохи не пропало втуне. Положил хлеб в рот, тщательно разжевал, проглотил и запил пивом.

– Мы уж вроде как притерпелись к тебе, Китти, – сказал он. – Я думаю, еще пара-тройка месяцев погоды не сделают.

Вопреки маминым ожиданиям, работа в парламентском буфете оказалась далеко не простой, ибо требовала дипломатических навыков в общении с депутатами. День-деньской народные избранники, источавшие запах табака и немытого тела, туда-сюда шастали и требовали кофе с пирожным, редко демонстрируя хоть какое-то знакомство с хорошими манерами. Одни заигрывали с официантками, не рассчитывая на большее, другие рассчитывали и злились, получая отлуп. Ходили истории о девушках, которые уступали домогательствам, но были уволены за то, что приелись соблазнителям, и о тех, кого изгоняли за отказ от непристойного предложения. В общем, если депутат на кого-то положит глаз, жертву ждала одна дорога – в очередь за пособием по безработице. В то время в депутатском корпусе были четыре женщины, которых мама прозвала «Может Быть»: Мэри Рейнольдс от округа Слайго-Литрим и Мэри Райан – от Типперэри, Бриджит Редмонд – от Уотерфорда и Бриджит Райс – от Монагэна. Жуткие стервы, они, рассказывала мать, чурались официанток, чтоб какой-нибудь депутат не попросил вскипятить чайник или пришить пуговицу к рубашке, спутав их с работницами.

Премьер-министр Имон де Валера [4] Имон де Валера (1882–1975) – лидер борьбы за независимость Ирландии, автор ирландской конституции, первый премьер-министр независимой Ирландии. в буфете появлялся редко (миссис Хеннесси сама носила ему чай в кабинет), но, случалось, заглядывал в дверь, если кого-то разыскивал, или иногда подсаживался к какому-нибудь «заднескамеечнику», чтобы выведать настроения в партии. Высокий, худой и на вид слегка бестолковый, он был сама вежливость и снискал безграничную признательность матери, однажды сделав выговор молодому министру, который подозвал ее щелчком пальцев.

Другие официантки маме очень сочувствовали. Девушка, которой только что стукнуло семнадцать и у которой вымышленный муж погиб на только-только закончившейся войне, а вполне реальный ребенок готовился выскочить на белый свет, вызывала у них восхищение и жалость.

– Я слышала, твоя бедная матушка тоже скончалась? – спросила Лиззи, девица старше матери, когда они вдвоем мыли посуду.

– Да. Несчастный случай, просто кошмар.

– А говорили – рак.

– Ну да. В смысле, кошмарное несчастье, что она заболела.

– Говорят, рак передается по наследству, – сказала Лиззи, которая, видимо, была душой любой компании. – Не боишься, что и с тобой такое случится?

– Я об этом как-то не задумывалась. – Мать замерла с тарелкой в руках. – Вот зачем ты сказала, теперь я вся изведусь.