Александр Кожедуб - Внуковский лес

— А где народ? — спросил я.

— Уволились, — пожала плечами Галя.

— И Володя?

— Он мебель таскает.

Володя был директором нашего поселка. Это был шустрый малый лет тридцати пяти. В лучшие времена под его началом в конторе трудились до десятка девиц. На самой красивой из них он женился, — и вот в конторе одна Галя, самая, пожалуй, страшная.

Пару дней назад я и впрямь видел Володю, который с каким-то мужиком тащил по заснеженной дороге диван.

— Зачем ему мебель? — поинтересовался я.

— Продаст! — удивилась Галя. — Уже почти ничего не осталось. Вам кресло не надо?

— Надо, — сказал я.

— Пойдемте, выдам. Хоть что-то от ворья убережем.

Я знал, что диван, украденный Володей, мелочь по сравнению с тем, что растаскивают сейчас настоящие хищники. Вчера было заседание ревизионной комиссии, на котором шла речь о Литфонде. Там было что красть. В автохозяйстве, например, по остаточной стоимости были распроданы сорок две единицы техники. А в Сочи таинственным образом исчезли несколько гектаров земли, выделенных Литфонду для строительства Дома творчества. Да и уже существующие дома творчества сильно уменьшились в размерах. Кто грел на этом руки, можно было только догадываться.

— Нужно сообщить об этом на предстоящем пленуме, — сказал я Вячеславу Ивановичу.

— Обязательно! — кивнул он крупной головой. — Соберем все документы и доложим.

Я понял, что на пленуме Иванченко выступать не будет. У него как раз в эти дни решался вопрос с квартирой в знаменитом доме в Лаврушинском переулке. Именно в нем била стекла булгаковская Маргарита. Похоже, бить их там было за что.

У нас во Внукове освободившийся дом кастелянши поделили на квартиры и стали туда заселять писателей. В одну из квартир на втором этаже въехал Эрнст Сафонов, и я этому, конечно, был сильно рад.

9

К этому времени Эрнст Иванович остался один. Его жена, Лариса Тиграновна, умерла от тяжелой болезни. Я знал ее. Она была из рода карабахских князей, и в доме Сафоновых часто можно было увидеть гостей с Кавказа. Они всячески выказывали свое почтение княжне. Как-то я попал на шашлык, приготовленный этими самыми гостями. Это был настоящий кавказский праздник — с дымящейся бараниной, особыми специями и отборным коньяком. Тостов я там наслушался на три года вперед.

Лариса Тиграновна была искусствовед, в доме на стенах висело много картин, и я бродил по нему как по художественной галерее.

— Писательских портретов маловато, — вышел из соседней комнаты Эрик.

— Писатели редко бывают фотогеничны, — хмыкнул я.

— Особенно хорошие, — согласился Сафонов. — Я, между прочим, в общежитии Литинститута в одной комнате с Рубцовым жил. Вот он портреты любил.

— Какие портреты?

— Классиков. Однажды снял со стен в красном уголке портреты Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, принес в комнату, расставил на стульях, водрузил на стол бутылку водки и стал чокаться с каждым портретом по очереди. "С товарищами выпиваю", — объяснил он коменданту.

— Выгнали?

— Его несколько раз выгоняли. Чем лучше поэт, тем хуже он себя ведет.

Это я знал. Но знал и то, что для попадания в классики одного выпивания с ними мало.

— Рубцов в классики вряд ли попадет, — угадал ход моих мыслей Эрик.

— Лицом не вышел?

— Скорее своей сермяжностью. Как он сам написал, сейчас на нас напали "иных времен татары и монголы".

— Неужели все так плохо?

— Еще хуже.

Сафонов махнул рукой и ушел к гостям.

Я остался размышлять перед картинами.

Кроме Сафонова, квартиры в деревянном доме получили критик Евгений Осетров, поэт Валентин Сорокин, прозаик Арсений Ларионов и драматург Юлиус Эдлис. Причем последнему досталась одна комната вместо двух, и скоро он из своего чулана, как называли некоторые его квартиру, уехал.

После смерти жены свое жилье в Москве Эрик оставил дочке и переселился во Внуково. Утром он уезжал на служебной машине в газету, поздно вечером возвращался.

— Как ваши домочадцы? — спросил я, встретившись с ним в субботу в буфете.

— А что? — покосился на меня Эрик.

— Как они без вас?

— Нормально, — пожал Сафонов крутыми плечами. — Кот сам по себе живет. Мери следит за порядком в доме. А попугай на ней ездит.

Действительно, я не раз видел, как попугайчик, вцепившись коготками в шерсть собаки, сидел на загривке и долбил по нему, если Мери бежала не в ту сторону.

— Все как в жизни, — сказал я, наблюдая за неразлучной парочкой. — Интеллигенты никого ни в грош не ставят.