Кристоф Оно-ди-Био - Сирена

— Ты говорил ему о шиизме и суннизме?

— В самых простых выражениях, если это тебя успокоит.

— Нет, не успокоит, говори с ним о чем-нибудь другом. Сколько можно забивать головы нашим детям религией?

— От кого я это слышу? Я читал твою газету на этой неделе, прямо скажем, вы только об этом и пишете.

— Мы лишь излагаем факты, освещаем их. Я не виноват, что сейчас говорят только о религии…

— Не о религии вообще — об исламе. И я тоже не виноват. Твой сын задает мне вопросы, я отвечаю.

— И как ты ему объяснил, кто такие шииты?

— Последователи Али, которые видят в нем прямого наследника пророка Мухаммеда.

— Недурно. А ты рассказал ему, как кончил Али?

— Да, был убит. Отравленным мечом. Он меня спрашивал, а как же… Но на этом я остановился.

— А мог бы пойти еще дальше?

— Сезар, прошу тебя.

— Рассказывай ему лучше о тектонических сдвигах. А как вообще дела?

— Все хорошо, он играет в оптимизм, ему как будто нравится. Ох, прости, в «Оптимист»…

Мы посмеялись.

— Я приеду как-нибудь на выходные. Скоро.

— Приезжай, порадуй его. Он по тебе скучает.

А я-то тем временем развлекаюсь. Он передает трубку моей матери.

— У тебя кто-то есть? — спрашивает она, едва успев осведомиться о моем здоровье.

— Почему ты спрашиваешь?

— Твой голос. Он стал лучше. Когда мы тебя увидим?

— Скоро, — говорю я. — Скоро.

Едва повесив трубку, я услышал оглушительный рев мотора на улице. Это подъехал Марчелло на итальянском мотоцикле, сияющем хромированными деталями. Весь в коже, несмотря на жару. Гладиатор из backroom [85] Имеется в виду «темная комната» в гей-клубах (англ.). . Он исчез из моего поля зрения, и я услышал его шаги на лестнице. Я побежал к двери. В глазок увидел, как он достает свои ключи. Вошел к Нане. Кажется, отголоски ссоры.

Я выхожу. Она стоит на лестничной площадке, тоже собираясь уходить.

— Хочешь, пойдем посмотрим фейерверк?

Глаза ее печальны.

— У тебя все в порядке, Нана?

Она кивает. Похоже, ей только что пришлось несладко.

Я еду с Наной. Наши ноги соприкасаются. Солнце зацепилось за Эйфелеву башню и висит, счастливое, краснея от удовольствия.

Это происходит в двух шагах от Сены, в музее.

Квартал оцеплен. Улицы перекрыты. Полицейские патрулируют с собаками, с оружием. Силы порядка против сил беспорядка? У нас война, но Сена течет как ни в чем не бывало. Мы проходим через воротца, где сканируют наши сумки, проникаем в бетонный лабиринт, ведущий в собор и крипту. «Время делать ваши ставки», — написано на полотнище, натянутом между двумя монументальными колоннами.

В центре нефа трое мужчин поднимают на цепях ком затвердевшей черной пыли. «Так тьма давит на наши головы», — говорит нам встречающий нас человек с лукавым взглядом, приглашая пройти к лестнице, которая ведет на террасу. Это центр искусств. Вид на город открывается грандиозный. Увенчанная прожектором Эйфелева башня похожа на маяк, и это зрелище успокаивает. Маяк нам понадобится, чтобы избежать кораблекрушений. Один музыкант рассказывает о своей недавней экспедиции в пещеру Шове [86] Пещера Шове — пещера с наскальными доисторическими рисунками на юге Франции вблизи небольшого города Вальон-Пон-д'Арк в долине реки Ардеш. Занесена в список исторических памятников Франции, является государственной собственностью. , где он записал «абсолютную тишину». Он говорит о кавалькаде нарисованных на стенах животных, о турах и медведях, о носороге, чей рог изогнут, как лук воина, об отпечатках человеческих рук, красных от пигментов почвы. «Быть может, придется однажды вернуться в пещеры, — бросает другой художник, — когда станет слишком опасно творить, ведь рано или поздно нас упрекнут, что мы-де хотим соперничать с Богом». «Никогда я не стану прятаться», — протестует молодая режиссерша. «Все так говорят…» — вздыхает ее собеседник.

— Познакомься, это Пина, — говорит Нана, подходя ко мне с высокой женщиной с коротко стриженными волосами. — Жена моего дяди Никоса, которого ты увидишь на следующей неделе.

Женщина протягивает мне руку и говорит «добро пожаловать».

— Это Пина предложила нам прийти сюда сегодня вечером.

Я благодарю. Гости теснятся вокруг нее.

— Нана, тебе давно пора приехать к нам в Исландию, — говорит она, прежде чем нас оставить.

— Она живет в Исландии?

— Шесть месяцев в году, с моим дядей. Он говорит, что там ему хорошо пишется. Я никогда не понимала, как ей удается это выносить, она так любит свет.