Кристоф Оно-ди-Био - Сирена

— Так это тебя она выбрала? — говорит девушка.

— Вы кто?

— Подруга.

— Архитектор?

— Нет, я танцую. Архитектура тела…

Она смеется. Безумный, пронзительный смех.

— Я, пожалуй, пойду, — говорю я.

— Меня бы это удивило.

Она качает головой и прижимается ко мне. Я чувствую, как расплющились о мой торс ее груди.

— Ты поедешь с ней на ее остров?

Я чую опасность. Что-то выходящее за рамки.

— Вы о чем?

— Ты только берегись. — Она пристально смотрит на меня. — Берегись ее отца.

Я ошеломлен.

— Что вы такое говорите?

— Идем.

Она тащит меня в коридор. У меня кружится голова, и я почти не сопротивляюсь. Я хочу знать. и снова она прижимается ко мне. От нее пахнет мятой. ее груди действительно торчат под маечкой. Они большие. Мне вдруг становится очень жарко. Я попал в другой мир. Мир молодости, я и забыл, какой он спонтанный, непосредственный, богатый возможностями.

— Будь мужчиной и вставь, — выдыхает она.

Голос ее стал совсем низким, хриплым.

— Что?

— Мужчина давит.

Я не понял…

— Ее отец, — шепчет она мне в ухо, — он ужасный. неотразимый, но ужасный. Это твой мир?

Я чувствую ее бедро у себя между ног, оно напирает, она что-то говорит, вроде по-гречески, и мне кажется, я понимаю.

– Ὦ δρομάδε ς ἐμαὶ κύνες, θηρώμεθ᾽ ἀνδρῶν τῶνδ᾽ ὕπ᾽.

«Борзые, за мной, за мною, быстрые! менад мужчины ловят…» [83] Еврипид. Вакханки. Ст. 731–732.

Это бессмысленно. Я прижимаюсь губами к ее уху:

— Что вы несете?

И тут кто-то тянет меня за руку. Это Нана, она бросает девушке короткую фразу по-гречески. Та исчезает с кошачьим проворством, унося с собой свой безумный смех.

— До чего тебя довели… — Говорит Нана, запустив руку в мои взмокшие волосы.

Если б ты знала, детка, какие руины от меня остались. Редко мне случалось видеть столько сострадания в глазах женщины.

— Кто эта девушка?

— Брось, не парься.

Музыка стихла. Воздух неподвижен. Она берет мою голову в ладони, но не приближает свои губы к моим. Я тоже. Мы как две окаменелости. Впору развести огонь.

— Я отвезу тебя, — говорит она.

Будь мужчиной и вставь. Эта послышавшаяся мне фраза возвращается и крутится в голове неотвязно.

Это путешествие в прошлое. Путешествие на двух колесах к моим двадцати годам. Когда я открывал новую спальню, новый запах, новое тело, новое содрогание. Я проникну в тайну этой квартиры. Как выглядят другие комнаты, ее кровать? Что лежит на ночном столике? Какие книги, какие вещи? Пас, я думаю о Пас. Я не хочу предавать Пас, я хочу, чтобы ты поняла, Пас, я заново начинаю жить, так надо, для меня, для нашего сына. Я хочу попробовать отдаться на ее волю, она как врач, эта девушка, ей под силу убить болезнь и поставить меня на ноги. Друг, если тебе так больше нравится. Девушка-друг. Если что-то произойдет, что ж, значит, произойдет. Произойдет, или я тоже умру. Лучше маленькая смерть, та, что делает живее, как ты думаешь? Алкоголь гудит в ушах, а звезды уже не точки — линии, как будто я перешел на сублиминальную скорость, сказал бы мой сын, цитируя «Звездные войны». Я вцепляюсь в «Веспу». Хочу заставить замолчать темную сторону.

Мы у меня. На моей кровати. Не на ее. Мне и так пришлось пустить в ход все мыслимые сокровища фантазии, чтобы уговорить ее остаться. Подействовала моя искренность. Я ничего не просчитываю. Не манипулирую. Я просто не могу оставаться один, вот и все. Хочу чувствовать ее тело рядом с моим. Хочу выспаться на ее волосах. Положить голову ей на живот. Я не хочу, чтобы она уходила туда, за стену, откуда доносятся вздохи, стоны, крики, а мне — ничего. Если есть этот жар, то только вместе. Смогу ли я? Я не знаю, как себя вести, чтобы больше не держать дистанцию, как себя вести, чтобы жесты не показались смешными. Я только сказал ей:

— Не разыгрывай со мной Золушку, пожалуйста.

— Золушку?

— Золушка, Синдерелла… Я не знаю, как вы называете ее в Греции. Та девушка, что убегает с бала.

– Σταχτοπούτα.

— Stachtopuota ?

— Ты знаешь, что это изначально греческая сказка?

— Нет.

Кажется, мы поменялись ролями. И теперь мне будут давать уроки. Я лежу, полностью одетый. Смотрю на нее. Она по-прежнему сидит, закинув ногу на ногу, босиком.

— Мне ее рассказывала няня, когда я была маленькой.

— Мне тоже нужна няня, расскажи мне…

— Чтобы помочь тебе уснуть? — Она улыбается. — Ее звали Родопис, «Глаза розы». Это была красавица гречанка, которую продали в рабство в Египте, чтобы сделать гетерой. Однажды, когда она купалась, сокол украл ее сандалию. Он донес ее в клюве до Мемфиса, где находился двор, и уронил в складки одеяния фараона, вершившего суд. Взволнованный размером упавшего с неба башмачка, государь поклялся отыскать ножку, которой он принадлежал.