Елена Колина - Ты как девочка [litres]

В данном случае Мамочка, считаю, хотела минимизировать ущерб: меня не травмировать, Карла не лишать возможности общаться со мной.

Карл тоже вела себя тактично, они обе как будто уступали меня друг другу: Карл старалась не смотреть на меня больше, чем положено смотреть чужой тете, а Мамочка старалась, чтобы мы с Карлом бывали вдвоем. Просила проводить Карла до метро или посадить Карла в такси… Однажды сказала: «Пройдись с Карлом через Таврический сад, она давно там не была».

Мы молча прошли Таврический сад, молча шли к метро, и Карл предложила зайти в кафе. Я, может быть, и не пошел бы с ней в кафе, но мне нужно было в туалет. Мы сели за столик в темном углу. Официантка сказала: «Ну что, мамочка, что будем заказывать?»

– Ну что, сыночек, буше или эклер? – спросила Карл. Как будто она меня не бросила. Надо сказать, она довольно смелая. Не стала делать вид, что не расслышала. Но и не сказала ничего. Все твердо решили молчать, и чтобы не было никакой драмы. О чем не поговорили, того нет.

Потом уже сама стала звать меня гулять. И ни у кого не возникло вопросов: а что думаю я, почему чужая тетя хочет проводить со мной время?..

Вам, может быть, кажется, что не только они странные, но и я тоже странный? Что я не страдаю, что мир для меня не перевернулся, что мне все пофигбезразлично? Ну да, так оно и есть, безразлично, как человеку, которого окружает удушливый дым, – он должен был бы бегать и кричать, но он заперт, поэтому просто сворачивается в клубок на полу и закрывает голову руками.

Ну, или представьте, что вам на голову надели ватного Деда Мороза, вы не можете закричать и вот-вот не сможете дышать.

Февраль, пятница. Татка хочет знать

В последнюю пятницу каждого месяца я навещаю своего отца номер 2–4. Мамочка иногда говорит, что у нее было четыре мужа, а иногда, что пять… а иногда, по настроению, что шесть. Шесть – когда ей кажется, что пять мужей – это мало.

Мне не всегда хочется к нему идти: иногда в последнюю пятницу каждого месяца образуются более интересные дела, а иногда просто лень. Но ничего не поделаешь, отец 2–4 есть отец 2–4. Вот я и тащусь к нему на трамвае. В Коломну иначе не добраться.

Когда Мамочка была за ним замужем, он стал моим отцом и Помидориным зятем, а когда она развелась, перестал быть моим отцом и Помидориным зятем. Но мы тогда решили проявить твердость – решили, что хватит уже ей командовать, сегодня он отец и зять, завтра нет… И он так и остался отцом и зятем. Все годы, что мы жили с ним, Синьора Помидора чуть ли не каждый день приходила к нам и встречала его любимым блюдом. Вставала с дивана и говорила Мамочке: «Учись, как нужно заботиться о мужчине. Я для этого здесь нахожусь, чтобы ты училась».

Затем подавала ему вареное яйцо, разрезанное пополам, на каждой половине крабовая палочка. Помидора почему-то уверена, что это любимое блюдо каждого мужчины. Он благодарил, съедал крабовую палочку и яйцо, а Помидора говорила Мамочке: «Поняла? Это называется заботиться о мужчине». И только после развода он спросил: «Почему вы решили, что я это люблю? Я люблю мясо, в крайнем случае котлеты». Теперь мне приходится тащиться на трамвае в Коломну с котлетами. Он радуется, говорит: «Ура, домашний обед!»

Коломна – это странное место, в котором ничего нет, куда незачем приходить. Если бы мой отец 2–4 не жил тут, я бы никогда здесь не бывал. Здесь никто никогда не бывает. Кроме тех, конечно, кто здесь живет.

Живут здесь, по-моему, те, кто хочет спрятаться от мира. Или просто живут печально. Вот это я и пытаюсь сказать: мой отец здесь печально прячется от мира. Нет-нет, его никто не ищет! Все, кто хотел, давно уже его нашли и все у него отняли, кроме этой маленькой захламленной квартиры, принадлежавшей его прабабушке еще до революции. Он печально прячется от мира и от самого себя, от того Большого Банкира, каким он был в прошлом.

Мой отец 2–4 был Большим Банкиром. Когда я был маленьким, я думал, что у него есть банка с деньгами, когда стал старше, представлял себе его банк как огромный сейф, где лежат пачки денег.

Когда я был маленьким, он был таким большим, веселым, энергичным, подкидывал меня до неба большими руками, рядом с ним все плясало и веселилось… Теперь, когда я стал большим, он вдруг стал маленьким, таким маленьким в своих смешных толстовках и спортивных штанах, с печальными глазами, лысиной, и даже его большие руки стали маленькими ручками.

Сейчас нет ни банки, ни банка. Это печально, и для меня тоже печально, потому что в такой тяжелой ситуации – как я его брошу? Мне придется всю жизнь ходить к нему по последним пятницам каждого месяца.