Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

— О сыне новости слышали? — спросила жена Джон Гукджу.

— Слышала, — не зная, какого сына она имела ввиду, на всякий случай ответила Юн.

— Значит, вы в курсе, — таинственно произнесла жена Джон Гукджу.

— О чем это вы?

— Наш сын видел вашего младшего в Сеуле.

— Да? Нашего Тэюна? — встрепенулась Юн.

— Да, младшего.

— Где? Где он его видел?

— Этого я не знаю, но он говорил, что дочь старика Сона Сунджа, ну та, что живет одна, загуляла.

— И что? — проглотив слюну, выдавила из себя Юн.

— Ваш сын живет с этой женщиной.

— Что?! — Юн была так поражена, что чуть было не упала.

Жена Джон Гукджу, злорадствуя, посмотрела на пораженную Юн, сделала вид, что у нее полно дел по хозяйству, и направилась к рыбной лавке.

Юн же скорее поспешила домой.

— Я пришла! — с порога позвала она мужа.

Но из мастерской по-прежнему доносилось постукивание молотка. У колодца замерла чистившая зубы сноха, жена Джонюна. Старик Джунгу то ли не расслышал, то ли слышал, но не отвечал, продолжая стучать молотком. У старика настроение всегда было испорченным. А с тех пор как приехала сноха, он еще больше стал молчать и все время закрывался в своей мастерской. Юн это не нравилось, но она с трудом заставила себя стерпеть и прошла на кухню:

— Что, Джонюн еще спит? — спросила она у племянницы, которую она позвала на пару дней помочь ей.

— Он сказал, что хочет пойти в горы Намбансан, и ушел.

Все валилось из рук Юн. Она ходила по кухне, не находя себе места.

— Где это видано, чтобы сноха вставала позже матери?! И мать сама готовила завтрак?! — громко вскричал старик Джунгу, выйдя из мастерской.

Пришедшая помочь племянница, привыкшая к домашней работе, скорее подала завтрак.

Но и во время завтрака Юн никак не могла успокоиться. Она сильно побледнела.

— Матушка, вы очень плохо выглядите, не заболели ли вы? — спросил Джонюн, вернувшийся с прогулки.

— Да нет, — ответила Юн.

Старик Джунгу бросил короткий взгляд на жену и, не сказав ни слова, продолжал завтракать. Он отодвинул стол, быстро выпил рисовый напиток суннюн, приготовленный из поджаренного риса, и с занятым видом спустился к себе в мастерскую.

— Почему отец так себя ведет? — недовольно спросил Джонюн.

Жена его Юнхи сидела молча.

— Ему же нравится работать. Не беспокойся об этом, — ответила Юн.

— И все равно, как бы ему ни нравилась его работа, неужели он не может приветливо принять нас? Мы сидим как на иголках… — горько заметил Джонюн.

— Говорят же тебе, это его любимое занятие, что тут такого? — равнодушно произнесла Юнхи и странно улыбнулась. Эта улыбка не была злорадной, скорее, несколько натянутой. Юнхи не была красавицей, но, даже пренебрегая своей внешностью, она привлекала к себе внимание неуловимой элегантностью.

Джонюн познакомился с ней в больнице в Тэгу, когда Юнхи попала туда с туберкулезом. Постепенно они стали дружить и полюбили друг друга. Хотя у них была явная разница в образе жизни и мыслей, серьезный и педантичный Джонюн был пленен необычной улыбкой Юнхи. Юнхи не была ни особо кокетливой, ни особо миловидной, но вокруг нее присутствовала какая-то атмосфера тайны. Спустя некоторое время после ее выздоровления они сыграли свадьбу, но Юнхи так и не проявила особого рвения к ведению хозяйства и осталась равнодушна к своей внешности.

Джонюн время от времени поглядывал на глуповатое выражение лица Юнхи, но как это ни было странно, в этом он находил своего рода спокойствие. В больнице ему приходилось видеть множество больных, которые проявляли горячее желание жить. В непрекращающемся потоке людей, беспокоящихся о своей жизни, Джонюн чувствовал, что он сильно изменился и стал хладнокровен. Как он хладнокровно, не испытывая никакого чувства, брал скальпель, так и Юнхи оставалась совершенно равнодушна к своей жизни. Ее поведение нельзя было назвать интеллигентным. Если бы Юнхи была интеллигентна, Джонюн не любил бы ее. Джонюн, так же как Тэюн и его отец, невысоко ценил Ёнбин, потому что в ее совершенной внешности и способности глубоко мыслить угадывалось некоторое превосходство над людьми.

Порою Джонюн старался представить, какое бы трагическое выражение лица было бы у жены во время плача. В такой момент сердце Джонюна сжималось от сострадательной любви к ней. Хотя Юнхи никогда и не плакала, Джонюн продолжал рисовать в своем воображении ее печальный образ, вызывая в себе щемящие душу грусть и сострадание, которые служили своеобразным стимулом, обновляющим его любовь к этой женщине.