Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

– Печально, – шелестел Каблуков, – печально… А вы меня с ним познакомите?

– А зачем вам?

– Да так, хочу посмотреть, – лукаво ответил Каблуков. – Из вашего рассказа, Игорь Семенович, выходит, что человек как будто совсем потерянный. А я, как верующий, считаю, что у каждого самого распоследнего клошара всегда остается шанс, маленькая дверца, которую Господь Бог для каждого, даже самого заблудшего, приоткрытой держит, ему только показать нужно, кем он может стать, если сквозь эту дверцу пройдет. У вашего родственника может быть совсем другая жизнь. И я хотел бы это узнать.

Жених Лидии пожал плечами и пообещал устроить им встречу.

– Только ему обо мне предварительно не рассказывайте, – попросил Каблуков, – я бы хотел, чтобы все выглядело так, словно мы случайно встретились, естественно.

Боголепов громко провозгласил:

– Великодушный вы, Алексей Петрович! Я вот что скажу. Человек должен жить на своей земле. Француз – во Франции. Немец – в Германии. Африканец – в Африке. Русский – в России. Без земли нет человека.

Каблуков стукнул костяшками по столу и воскликнул:

– На своем стоит наш Арсений Поликарпович!

– Так, что ж, выходит, человек, как блоха или паразит? – буркнул Гривенник. – Одни только у кошек в шерсти, другие только в кишке коровьей, так, что ли, получается?

– Вот какой, – удивился Арсений Поликарпович, – не понимает!

Все засмеялись.

– Вы, часом, не на ветеринара учились? – пошутил Усокин. – Знал я одного, он с овцой проживал…

– Ну, вы уж совсем…

– Какая неслыханная пошлость.

– Ха-ха-ха! – смеялся Арсений Поликарпович, его в бок толкнула жена. – А что?

Гаврилин забил трубку и вышел. Александр робко простился сразу со всеми и поспешил к себе. В дверях натолкнулся на кого-то. Бородач и Лидия обнимались. Игорь Семенович выскочил за дверь, а Лидия хохотнула и прошмыгнула мимо. Крушевский споткнулся, чуть не упал, вышел.

– До свидания, – сказал он Игорю Семеновичу, в ответ слабо вспыхнула трубка. Крушевский уже сделал несколько шагов, как вослед ему послышалось:

– Не хотите табачку?

– Нет, свой курю.

– Погодите! – Игорь Семенович подошел к нему. – Простите, не помню вашего имени-отчества…

– Александр.

– Очень приятно. Слушайте, ну и как вам тут?

– Хорошо.

– Ну-ну. А как думаете, они Пасху справлять будут в следующем году?

– Не знаю. А что?

– Куличи Любовь Гавриловна печет знатные, я в этом году до неприличия объедался. А вот в следующем – уж и не знаю, чего ждать или не ждать… За год многое измениться может. Вон, портрет таракана на стене появился…

– Простите? Чей п-п-п…

– Ну, Сталина…

– Ах да… да-да…

Из сумерек вышла коза, остановилась, пристально посмотрела на людей и ушла обратно в сумерки.

– Во, видали? Коза.

– Да…

– Портрет Сталина висит аккурат на том месте, где распятие раньше было. Кто-то снимает распятие и вешает портрет Руссо, а тут… – Игорь Семенович развел руками, затянулся, шумно выпустил дым и спросил: – Что думаете? За год совсем все изменится? Не будет больше куличей?

Александр пожал плечами.

– А вы как к этому относитесь?

– Я – католик.

– Ну?

– Лучше б распятие оставалось.

– Вот и я, хоть и некрещеный, а думаю, что лучше бы распятие оставалось. – Неожиданно протянул руку. – Ну, очень приятно было познакомиться. Ничего, если я загляну к вам на огонек как-нибудь?

– Пожалуйста, – ответил Крушевский, пожимая большую горячую лапу. – Рад. До свидания.

У Боголеповых долго гуляли, Лидия с Тамарой пели под гитару; сквозь взрывы хохота доносились возгласы Теляткиных: «Ай да Игорь Семенович, мастак смешить!»; «На сцену его! На сцену!» Ближе к концу, когда начали расходиться, Арсений Поликарпович завел свою шарманку о возвращении, произносил речи. Под его гулкий мерный бас Крушевский и уснул. Посреди ночи проснулся: кто-то довольно громко ругался. Он приподнялся в кровати, чтобы прикрыть окно, увидел две фигуры – Лидии и Тамары – в беседке.

– Произошли изменения, – напряженно говорила Тамара. – Как ты не понимаешь?

– Как не понимаю? – огрызалась Лидия. – Все я понимаю. Ты меня за дуру держишь?

– Нет, но ты должна понимать: грядет что-то большое. Солнце светит иначе. Ярко очень. Давеча я приоткрыла занавеску, и мне по левому глазу луч полоснул, так я до сих пор в себя не приду. Правым глазом все обычно вижу, а левый куда-то не туда смотрит. Иду по улице, а мой левый глаз в каком-то помещении. Коридор, двери, тени. Тени ходят, шепчутся. Я могу пойти по улице, а могу и в коридор свернуть. Теперь каждый стоит перед выбором. Мы все на перепутье!