Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

– Да, вот так, – качал головой Каблуков и постукивал костяшками пальцев по столу, посматривал на остальных и добавлял: – Все верно, так и есть, типичный наш интеллигент, без воли, без направления.

– Я всегда говорил: все беды на Руси от интеллигентов, – зло сказал Усокин.

– Это точно, – согласился Арсений Поликарпович, – трудиться не хотят, вечно что-то выдумывают. Я вон те журналы, что у меня в Скворечне, читал, читал… Ох и злоба мою душу взяла! Из пальца все это высосано, а дела никакого! Яйца выеденного не стоит, а ссор-то, ссор от этой болтовни сколько! Токмо бы писать и разобщать, всем голову мутить…

– Бесы, что и говорить, – прорычал Усокин негромко, но зловеще.

– Горе от ума, – гаркнула Теляткина, попыталась засмеяться, но, увидев, что никто не улыбается, удержалась.

Усокин хотел что-то еще добавить, плечом повел, горло прочистил, но Каблуков раньше заговорил:

– Это очень интересно. То, что вы сейчас рассказали, Игорь Семенович, очень-очень интересно. Опошляется человек без духовной пищи, без приобщения к культурным ценностям. Без цели, без упряжи, без труда – не может! Хорошо вы это заметили. Это не каждый умеет – так заглянуть, как вы, подсмотреть, догадаться: что вращается в голове типичного русского эмигранта. Ах, как метко, какой верный портрет!

– Вам бы рассказы писать, – воскликнула краснощекая Теляткина, и на этот раз все дружно с ней согласились, и она, оглядываясь по сторонам, спрашивала: «а что, правда ведь? правда? ладно рассказывает, а?», и толкала в бок локтем мужа, тот понимающе тянулся к бутылке, чтобы пополнить ее бокальчик, а сам говорил:

– Даже зависть берет, слушаючи вас. Так рассказывать можно было бы и со сцены. Аки Аверченко!

– Тэффи! – рявкнула его жена и загоготала. – Давайте поднимем за хозяев! Чтобы они были здоровы! За вас, Любовь Гавриловна!

– За тебя, Поликарпыч! – подхватил Теляткин.

Выпили.

– Мда, – сказал Каблуков, – теперь и сцены, наверное, нет…

Загомонили:

– Нету…

– Откуда ей быть…

– Наш клуб закрыли…

– Можно выступать теперь на Гальера, – насмешливо сказал Гривенник, – в доме Русских патриотов… сколько угодно…

– Прекрасная мысль, я так и сделаю, – сказал Усокин, – у меня есть кое-какие записи…

– Театра нет, это совершенно точно, – сказала Тамара.

– И литературы не осталось, – буркнул ее муж. – Я почитал, что пишет Гвоздевич… Это такая муть… Одно раздраженье берет, вот как вы сказали, Арсений Поликарпыч, читаешь, и голова от гнева гудит…

– Да, – кивал старик, – о чем я, – икнул, – пардон, о чем я и… говорю! Мать ее, интеллигенция!

– Ну, не ругайся, Арсений, – толкнула его жена.

– А что вы читали? – поинтересовался Каблуков.

– Да как ее… Лучше приходите к нам в гости. Просто в гости приходите!

– Благодарю, с превеликим удовольствием, покорнейше благодарю…

– И к нам приходите…

– Алексей Петрович, и нас осчастливьте вниманием…

– Непременно, – отвечал Каблуков, – всенепременно придем…

Тамара вышла. Лидия за ней.

Крушевский подумал, что напрасно выпил вина, и, когда Теляткин предложил выпить за детей, за молодежь, за будущее и все такое прочее, Александр свою рюмку приподнял, но пить не стал.

– Ну а все-таки, Игорь Семенович, – обратился Каблуков к жениху Лидии, – почему вы считаете, что ваш родственник никуда не соберется? Я почему-то думаю, что такому бедовому самое время ехать в Россию.

– Нет, в Россию он не поедет, – усмехнулся Гривенник.

– Отчего же?

– Нет, точно не поедет. Не потому, что плохо в России, а просто потому, что он никуда с належанного места не сдвинется.

– Да неужели?

– Поверьте на слово! Я его знаю. И такой тип, такой тип человека…

– Точно?

– Точно.

– Даже если б ему землю там пообещали или место и уважение?

Все настороженно примолкли.

– Кхе-кхе… Во-первых, это вилами по воде писано, – ухмыльнулся Гривенник, – а во-вторых, такому типу, кажется, ничего больше не надо – ни земель, ни уважения, потому что на земле пахать-строить надо. Что до уважения, то человек, о котором я вам рассказал, сам себя уважать давно перестал. Он настолько опустился и духом пал, что хуже только клошарня, бедлам да тюрьма. Понимаете, ехать куда-то, шевелиться, начинать новую жизнь, для этого воля требуется, а где ее взять? Эмиграция, оккупация, постоянное унижение, то цех «Рено», то такси, то совсем ничего, шомаж, Soup Populair, очередь туда, очередь сюда, дешевое божоле на пустой желудок… Ну и так далее…