Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

– Сорбонна… Ха! Это больше, чем захватить корабль, – говорит Шершнев, прохаживаясь по гостиной (мсье М. лежит на кушетке, у него болит голова, он не спал ночью, много писал, на столе много бумаг с блестящими свежими строками; он тихо бормочет: «корабль?.. какой корабль?..», в его руке курится тонкая трубка с маленькой чашкой). – Это почти Кронштадт!

– А, вот ты о чем…

– Конечно! О чем еще мог я подумать в сложившейся ситуации?

– Тридцать шестой год…

– Что? Почему?

– А, – мсье М. устало закатывает глаза, – не обращай внимания… просто ворчу… ворчу, как Бразильяк…

– Ну, ты тоже скажешь… Бразильяк! При чем здесь этот сосунок? Нет, Кронштадт, Кронштадт… – Серж заводится, его несет: – Взбесившиеся щенки! Они не понимают, чего хотят. Команданте был не прав. Далеко не всякое восстание – творчество. Самое смешное, что все это началось в цветнике Сартра и Бовуар. А что они такое в сравнении с великим д'Аннунцио? Что происходит на улицах? Обыкновенная разнузданность.

– У нас в редакции считают, что это вспышка.

– О, нет, это не вспышка.

Альфред тоже вздыхает, сонно шепчет: «нет, конечно».

– Я тоже так считаю, но вот Вазин…

– Ах, забудьте о нем! Тут нет никакого спонтанного возгорания. Оно случается в тех домах, где хозяин не проверяет газопровод десятками лет.

– Да, но ведь пожары случаются и в домах, где все в порядке.

– О чем и речь, о чем я и говорю, – громыхает стулом Шершнев, прочищает горло, подливает всем чаю. – Неужели не видите, что всему причина? Сексуальная энергия! Сексуальная энергия – это мощная сила, такая же мощная, как национализм, патриотизм, если не больше. Блуд, чтение газет, написание статей и листовок, блуд и снова: стихи, песни, газеты, листовки, алкоголь, танцы, газеты, блуд, ну и так далее… Чума! Молодые хотят признания. Им осточертели люди во фраках. Эти чурбаны в полицейских мундирах. Свобода и блуд! К черту порядок! К черту деньги! Это все очень понятно. Тут нет ничего интересного. Слишком простенько. Еще старик Деломбре был против денег, помнишь? – Альфред кивает. – Скука – это все, что я чувствую. – После паузы добавляет: – И возмущение…

Молчим некоторое время; Альфред опять негромко говорит, что эти дни ему напоминают тридцать шестой, а время после оккупации – начало двадцатых; и таинственно добавляет:

– Не было бы Просперо, не было б и бури.

– Это верно, – подхватывает Шершнев. – Где-то он есть, Просперо. Но сейчас бурю устраивают дети бессмысленного бунта. Какую чепуху писал Сартр о свободе, о бытии, о ничто… Вот они – плоды его статеек. Разве человек, который швыряет камни в полицейских и ревет, как орангутан, разве такой человек свободен? Он одержим. Это зов джунглей. Разве такая свобода нам нужна? В ярости человек теряет лицо. Это уже не человек. Именно из таких безумцев и организуются эти толпы. Блоха психоза кусает одного, передается другому. Бациллы помешательства разбегаются по улицам, и вот вам революция! Это пожар. Когда вас несет толпа, неужели вы ощущаете свободу? Это не свобода. Но о такой свободе писал Сартр, и такую свободу они хотят. И они ее получат. Посмотрим, что будет дальше. По Сартру, будет ничто. Какого философа выберешь, такую жизнь и получишь. По заслугам! – Серж зажигает свою сигарету, наливает всем вина и говорит: – У них нет стиля. Элементарно, нет стиля. А стиль – это главное. Д'Аннунцио въехал в Фиуме в белом кителе на красном лимузине. Он написал манифест в стихах. Вы бы видели, как он его читал! Вы бы слышали его выступления! Эпические, эпохальные речи! Поэзия! Люди плакали и умирали от хохота. Всем управлял стиль – в основе всего был только он. Все было во имя Красоты! А что мы видим здесь и сейчас? Людишки в сереньких костюмчиках, в пиджачках с потерянными пуговицами, неотесанные прыщавые очкарики выкрикивают лозунги не первой свежести. Легко себе представить, какой бесцветной будет жизнь под управлением этакого комитета молодых недоумков. Рахметовы, Раскольниковы и прочие болваны…

– Это будет Советский Союз.

– Конечно. Еще одна республика Страны Советов.

Серж на него смотрит – и вдруг на его лице появляется беспокойство:

– А как там Мишель? В Льоне-то дела совсем плохи…

– Все в порядке. У Мишеля разгромили магазинчик. Он, конечно, переживает, но ведь это ерунда. Главное, все целы. Сидят дома, у них все есть. Он же такой запасливый. Они атомную войну запросто переживут!

Серж смеется, пыхтит, выпуская клубы дыма, как паровоз.