Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

Опять его переполнили мысли. Голова закружилась. А синева-то, синева! Какой простор! И дома эти словно из синевы вырезаны. Говорят, небеса над нами, под Богом ходим… Не так. Небеса тут и Бог среди нас.

Три луковицы базилики Сакре-Кёр, лотки и козырьки магазинчиков. Силуэты гуляют. Лазурь струится. Мальчишки едут на велосипедах, сверкая спицами. Женщины с зонтиками неспешно идут от одной золотой струны до другой, палевой. Рестораны, кафе… Мир. Война еще идет, а здесь уже мир.

А внутри меня: боль, копоть и пламя.

Он бережно вытянул из кармана четки, встал на колени, склонил голову, закрыл глаза и негромко прочитал Pater noster [45] «Отче наш» ( лат.). ; помолчал, произнес молитву еще три раза, нараспев, постоял на коленях… и еще два раза про себя помолился… и снова вслух… так он молился до тех пор, пока не почувствовал легкое одурение.

Поднялся. Вещи едва заметно струились, с выражением смотрели на него. Он спрятал четки, вытер слезы, осторожно спустился вниз, разогрел ведро воды, наполнил таз и с наслаждением опустил в него ноги. Дрожь пробежала по всему телу.

Господи, как хорошо.

В начале 1919 года стало ясно, что с папой что-то случилось; не таясь друг от друга, мы с мамой принялись его оплакивать. Неопределенность оставляла в душе дверцу отворенной; на протяжении многих лет я мучительно искал людей, которые находились в Москве в 1917–1918 годах, приставал с расспросами, собирал любые сведения. Складывалось жуткое впечатление, будто страной правили даже не швеи, портные и ремесленники, а обыкновенные бандиты. Отец спасал людей, помогал им покинуть Россию. Последними переправил в Финляндию семью приговоренного к расстрелу за участие в контрреволюционном заговоре эсера. Я писал в Гельсингфорс, разыскивая родственников расстрелянного, долго не получал ответа; они откликнулись полтора года спустя из Ревеля, куда им пришлось перебраться после того, как в Финляндии ухудшилось отношение к русским (впрочем, в Ревеле тоже было несладко). Про моего отца они очень хорошо написали: Ваш отец спас нам жизнь, мы молимся, чтобы с ним все было хорошо ; и обещали выплатить какие-то деньги, – я попросил их решительно выкинуть это из головы. Случайный беглый арестант, к сожалению, не задержавшийся в Париже, рассказал, как этапировался из Шпалерной тюрьмы по Волго-Вятской железной дороге в каторгу вместе с каким-то немцем: «Лет пятидесяти, высокий, худой, седой как лунь, и очень стойкий ко всем тяготам-невзгодам, какой-то юрисконсульт, военный или нет, мне неизвестно, всегда добродушно улыбался». Описание полностью соответствовало портрету отца – но ведь таких русских немцев на Руси было много! Я писал во все концы, но все впустую.

Безрассудное желание поехать в Россию на поиски я глушил вином и мирной конференцией – записывал, анализировал, частенько проходил мимо отеля, где размещалась немецкая делегация. Я был в негодовании! Их держали в отвратительных условиях: отель обнесли чугунной двухметровой решеткой, поставили жандармов; с ними обращались как с преступниками, их не приветствовали на собрании, – журналисты об этом написали с удовольствием. Мне было совестно за французов. Так и вижу, как Йоханнес Белл и Герман Мюллер сидят в подвале, курят, пьют ром, сутки напролет слушают «Тангейзера». Подслушивание их разговоров не имело смысла. О чем они могли говорить? О том, что они обречены. Половина Германии оккупирована. Они заперты, как заложники. Им отключили отопление – а год выдался холодный! Я топил камин бесконечной мирной конференцией, я был в бешенстве, разговаривал сам с собой… Неслыханное унижение!.. Неистово рвал газеты, бросал в пламя… Ради чего устраивать спектакль? Чтобы вернуть Эльзас и Лотарингию, аннексировать Саар с шахтами? Мещанство мирового масштаба. Но зачем издеваться над двумя министрами? Четырнадцать пунктов Уилсона – слишком хороши для нашего мирка… бедолага Уилсон, его свалила испанка… Клемансо легко все повернул в нужное ему русло. Его беспокоило только одно: втоптать в грязь Германию. Ах, как жаль, что он не дожил до сорокового! Не увидел, как его месть привела Гитлера на Елисейские Поля! Кольцо замкнулось – собака укусила свой хвост.

Человечество, культура, цивилизация – громкие слова! История – сказка неприметного мышонка, рассказанная впотьмах под аккомпанемент крысиного шебуршания; гибли большие звери, вымирали деревни, в тартарары летели гении и титаны, огнедышащие вулканы пеплом забрасывали города, а он – никчемный – спасся, проскочил между Сциллой и Харибдой великой мировой двусмысленности, чтобы донести до нас свой писк: даже если миром будет править шайка головорезов, и тогда дух проторит тропку, и взрастет древо, и даст плоды… чтобы все повторилось… j'en ai assez! [46] С меня хватит! (фр.)