Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

Устроившись водителем к Тредубовым, Николай стал больше играть на гитаре, до глубокой ночи читал, а по утрам вставал последним; он слушал, как оживает дом, ходит отец, что-то бубнит, курит, мать кормит козу и кур, хлопочет по хозяйству; думая о своем, Николай слушал, как ворочается Катя, потихоньку пробуждаясь, ее дыхание становится громче и беспокойней, наконец, она потягивается, встает и, надев носки, платье, тапки, уходит вниз; а он еще долго лежал с закрытыми глазами, вспоминая, как в детстве любил прислушиваться к звукам и представлять, что находится не в своем доме, а в волшебном дворце, и его родители – сказочные существа. Тогда дом был другим, Лидия не огрызалась, отец курил меньше и не матерился (во время оккупации он стал неловким: разобьет кружку и выругается), мать любила стихи и часто проводила дни с книгой и письмами, которые давно перестала писать, а Катя была совсем маленькой, она просыпалась чуть ли не раньше всех, сидела в кроватке и что-нибудь лопотала на своем младенческом языке, подпевала птицам, которые заливались за окном точно так же, как и теперь! Николай со всей ясностью понял: раньше в их доме было счастье, хоть сколько-то, а теперь и той малой щепотки не осталось, все огрубели, обозлились, отчаялись. Он услышал голос Лидии, она что-то громко сказала, а потом засмеялась, долго смеялась. Зачем она так некрасиво смеется, думал он, чего заливается? В ее смехе не было радости – сестра смеялась с вызовом: вот всем вам назло я смеюсь. В ее смехе звучали нотки озлобленности, и – понял он – это навсегда, ничто ее… нас не изменит. Он зажал уши и попытался представить лицо Нади Тредубовой, ему отчаянно хотелось услышать ее смех, увидеть ее глаза, взять за руку…

Пройдет много лет, оглядываясь назад сквозь колодцы бессонных ночей, он будет думать, что те долгие ленивые утра в усадьбе Деломбре, когда, лежа в постели с закрытыми глазами, он капризно сердился на отца и с нежностью думал о Наденьке, были одними из самых беззаботных минут его жизни; Николай поймет, что тот январский день 1946 года, когда он увидел Надю, был роковым: она была прекрасна, до безумия прекрасна! В манто, легкой шапке из заячьего меха, полусапожках на шнурках (под стать военным), светло-коричневых перчатках, где на одном пальце была небольшая дырочка (эти короткие прикосновения кружили голову, эти взгляды, улыбки – от них он пьянел; вот тогда-то все и решилось, сразу). Бывают дни, когда судьба застает тебя врасплох; находясь под властью очарования, испытывая редкое волнение (так и было: еще не зная о том, что Тредубовы вернулись в Париж, Николай чувствовал жжение в груди, в солнечном сплетении словно включился родник, пробивающий путь к сердцу, он назвал это «дурным предчувствием»), ты скажешь что-нибудь такое, чего сам от себя не будешь ожидать, что-то, чему сначала не придашь значения, а потом, когда оно, так сказать, сбудется, тобой посеянное слово прорастет событием, которое зацветет тревожным свечением над мглисто-лохматыми сопками, ты будешь недоуменно шептать себе: «Бес попутал – прав был отец».

Она пригласила его зайти; мужа не было; они сели пить чай; с ребенком занималась няня. Раз показались французы и снова спрятались у себя в комнате.

– Они сдают нам эти апартаменты, – объяснила Надя. – Хозяин квартиры – известный дирижер в прошлом. Ему почти девяносто! Они сдают нам комнаты, чтобы было на что жить.

Николай покивал грустно.

– Такие времена, многое изменилось, – сказал он и добавил, что и в их семье произошли изменения. – Отец как с ума сошел. Хочет ехать в СССР.

– Сейчас многие хотят. Удивляюсь: неужели они не понимают?

– Я за мать и сестер переживаю.

– Как они?

– Мама чувствует себя хуже и хуже, сердцем слаба. Лидка мечется, как залетевшая в дом птица. Катюша торопится выйти замуж и ни о какой России слышать, разумеется, не хочет, у нее все только начинается, глупо было бы ее куда-то увозить, но жених ее такой… наивный, что ли… француз, романтик, говорит, что с удовольствием переехал бы в СССР! – Николай усмехнулся. – Он восхищен советскими людьми, армией…

Он говорил, а сам смотрел на нее и думал, что она приехала сюда ради него, этих лет как не было; она говорила, что они приехали по делам; какие дела были у Юрия Тредубова во Франции, Николай не слушал – он думал о своем: «нет, не по делам вы приехали, ты приехала ко мне»; он говорил с ней так, как пять лет назад, он даже забыл, что она была в Америке, и то, с кем она туда уехала и что о ней говорили потом в Париже, – все это он вычеркнул; поэтому, когда пришел Тредубов, сел с ними за стол, у Николая защемило сердце. Наденька звонко сказала, что Николай возил ее полдня по городу. Тредубов достал портмоне, молодой человек засобирался домой, отказываясь принять деньги. Надя заметила, что он сильно побледнел.