Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

Ноябрьский выпуск «игумновских тетрадок» почти целиком был посвящен невозвращенцам. За исключением обзора парламентских выборов и референдума 21 октября 1945 года. Обозреватель (наверняка Игумнов) откровенно симпатизировал христианским демократам Народно-республиканского движения, уделяя Роберу Шуману больше внимания, чем де Голлю с его «планом спасения» Франции и – писал анонимный обозреватель – возвращения ее на арену крупных политических игроков: договор о сотрудничестве и военной взаимопомощи, безоговорочная выдача всех бывших советских граждан и прочее содействие большевикам – всё это части плана генерала де Голля по спасению Франции . Дальше в номере: подробное описание, как выдают и размещают перемещенных лиц во временных лагерях. «Обыск и террор». «Нападение на французскую семью в Марне»: попытка похищения русской девушки, которая готовилась выйти замуж за француза. Открытое письмо от главного редактора: Игумнов согласился с Алдановым и Маклаковым («никогда со Сталиным, всегда с народом») и разошелся с Керенским (надежды на «мирную эволюцию большевистского строя» нет, узурпаторская диктатура никогда не перерождалась и не сходила с подмостков истории добровольно). «Большевистская мафия и ее методы»: похищения, преследование, показания свидетелей и тех, кто предоставил кров не желавшим возвращаться бывшим советским гражданам. «Репортаж изнутри маленького ГУЛАГа»: рассказ балтийского русского, сбежавшего из лагеря для перемещенных лиц. Признав присоединение балтийских земель к СССР, шведский парламент заявил, что вынужден выдать Советскому Союзу покинувших Прибалтику русских беженцев. Вслед за этим заявлением последовали массовые манифестации шведов возле королевского дворца в Стокгольме: «Русские не станут диктовать нам, что делать!» – заявила общественность и шведская пресса. Отложив поездку в оперный театр, король Густав занялся русскими беженцами. В результате Швеция отклонила требование Советского Союза. «Вопрос о выдаче русских беженцев готовится к обсуждению в Социальном Комитете Союза Объединенных Наций». Большая статья о Комитете Советских Невозвращенцев Франции, перепечатан манифест КНФ и история его написания и распространения [104] В статье безымянный репортер лукаво пишет, будто Комитет был создан неким Е.Х. в гаражах Сент-Уана, манифест писали тринадцать беженцев – украинских и русских, которые потеряли веру в то, что им удастся избежать возвращения; листовка якобы была напечатана на шапирографе, который нашли на свалке и привели в действие, ну и т. д., не без красочных деталей, одним словом, миф. На самом деле все было несколько иначе. Манифест писали Глебов, я и Лазарев (Игумнов сильно поправлял), печатали у меня, распространяли листовку студенты Игумнова. .

Вот некоторые выдержки из «Манифеста советских невозвращенцев Франции»:

Кто-то полагает, будто советские граждане не хотят возвращаться в СССР потому, что они соблазнились материальными ценностями и лучшими условиями жизни, которые нашли на Западе, – нет, не имея документов, не зная языка, без средств к существованию, находясь под угрозой поимки и выдачи советским властям, мы не имеем возможности насладиться ни замечательными условиями западной жизни, ни материальными ценностями. /…/ Советские невозвращенцы, доводим до вашего сведения, влачат ужасное, затравленное существование, которое можно с легкостью сравнить с обитанием пещерного человека. Но тем не менее мы не желаем сдаваться, не желаем попасть в моральное и физическое рабство у себя на Родине. /…/ Мы любим Россию. Мы тоскуем по ней. /…/ Освободившись из немецкой неволи, мы не хотим терпеть унижение и репрессии на родине. /…/ Мы объединились в борьбе за право на свободную жизнь, за право выбора. Мы имеем право заявить о том, что не хотим возвращаться. Мы верим в свободное будущее нашего народа. Каждый невозвращенец, которому вы протянете руку, – борец за наше дело. /…/

Манифест заканчивался воззванием: «Да здравствует свободная Россия! Да здравствует народ Великой России!»

Александр несколько дней работал в башне, стучал, пилил, ходил вверх и вниз; обрушил в библиотеке книги, снова стучал и что-то сжигал в печи – дым валил черный. «Как в те дни, когда в Париже архивы жгли», – подумал Боголепов. Дождавшись, когда неугомонный жилец появился на лестнице, он спросил:

– К зиме, вижу, готовитесь?