Виталий Науменко - Бедность, или Две девушки из богемы

Уже не та свернувшаяся в шар, забившаяся в халат, двадцати пяти

годов недоучившаяся закомплексованная дура.

— Я не принимаю Леонардо да Винчи: он на казни ходил смо-

треть, на трупы…

Или:

— Художник Рафаэль (настоящее имя Рафаэль Санти) родился

26 или 28 марта 1483-го года.

— А дальше? — спросил Сережа.

— Дальше я еще не выучила.

— А как же ты в музее работаешь?

— На полставки.

Сережа так и не переспал с ней. Разумеется, как-то они лежали

в одной постели, она складывала на него то ноги, то руки, а он от-

талкивал их, считая, что это руки и ноги художника Морошкина, спавшего, на самом деле, в тот момент на кухне. Морошкину не

мешала ни неудобная поза, ни грохот музыки из динамиков. Он

видел своих покойных друзей, и они разговаривали с ним. Иногда

Морошкин приподнимал руку и тыкал вилкой в невидимую тарелку

с солеными огурцами. Огурцы росли из Земли, а сам он рос из Неба.

НЕУТОЛЕННЫЙ РОМАНТИК

…Утром Сережа проснулся, увидел ее, исскуствоведшу, обошёл

взглядом все родинки, как мореплаватель обходит острова, и только

потом заметил, что балкон открыт, и с него пропали два цветочных

горшка в том месте, где в решетке народными умельцами была про-

пилена большая дыра.

7

Это была ее квартира — не его. На голом полу лежал музыкант

Лесиков, который всю ночь играл на фаготе. Сережа вдруг заметил, что Лесиков и до сих пор играет.

— Ты любишь… Тинторетто? — вдруг спросила девушка и

сделала так, как умеют только женщины: мгновенно обернулась и, улыбнувшись, в упор взглянула в глаза Сереже. Было ли это призывом, Ненашев предпочел не размышлять. Он сделал вид, что спит, таин-

ственно подозревая, что любое его томное движение, занимающее

долю секунды, может стоить ему многих последующих минут, часов

и лет. Что тут можно сказать о мужчине в прозе: «Он повернулся на

бок». К расположению женщины в пространстве не так обдуманно

отнесется только тот, кто ее никогда не видел или видел слишком часто.

Сережа, слегка покачиваясь, в семейных трусах вышел на кух-

ню, где на полу спал художник Морошкин. Содержимое огромных

жестяных банок с надписями «Корица», «Соль», «Укроп» и тому

подобных, стоявших в раскрытом теперь настежь шкафу, полно-

стью осыпали его тело. Сережа подумал: это обонятельная функция

заставляла Морошкина обсыпать себя ими, принимая их то ли за

фейерверк, то ли за манну небесную. Запахи пьянили и волновали

Морошкина.

— У нее два горшка спиздили, а она меня спрашивает, люблю

ли я Тинторетто!

Расстроенный Сережа взял с подоконника гриб в стеклянной

банке и стал его внимательно рассматривать.

— В сферах исходящего духа ищи ее, — посоветовал Морош-

кин. — В то время как клочковатые облака облегают голень… Зачем

вы здесь, сущности? Я не звал вас.

— Это ты мне, что ли, говоришь? — спросил Сережа, погло-

щенный созерцанием гриба. — Я просто зашел.

— Нет, нет, — Морошкин стал лихорадочно размахивать рука-

ми, — по мосту гибкому они пришли.

— Да кто — они-то? — увлеченный грибом Сережа чуть не

засунул голову в банку.

Выходя из квартиры, Сережа по-детски чмокнулся с искусство-

ведшей, натянув в гардеробе свое серое «ВИДовское» пальто с двумя

дырявыми карманами, и вышел в пустое серое Юбилейное — спаль-

8

ный микрорайон Иркутска. Раннее утро обещало. На остановке никого

не было, только мерзла одна школьница. Сережа еще раз задумался

над тем, как можно было даже вполсна перепутать женские ноги с

мужскими.

Он предложил девочке жувачку, и она с воплем убежала. Се-

режа механически проводил ее взглядом. А поскольку обзор был

хорошим, она бежала очень долго, пока не скрылась за горизонтом.

И тут он вспомнил: как они накануне вдвоем с искусствоведшей

ночью бродили тут по переулкам в поисках вина, как она подвернула

ногу и скакала на одной.

— Нет, это мой бред, это мне приснилось. Но в чем разница

между реальностью и бредом, если сейчас для меня это одно и то

же? Морошкин разговаривал с покойниками, Лесиков всю ночь играл

на фаготе… Леонардо да Винчи любил резать трупы…

В общем-то, сейчас Сережа только смутно припоминал, он забыл

всё, но он запомнил поцелуи искусствоведши, сам их вкус, притор-

ный, словно она конфет объелась. Где они могли с ней целоваться?

Сережа очень любил Рафаэля, но под напором идей новой под-

руги сама ее скрюченность в постели¸ заглядывания в глаза снизу