Стюарт О’Нэн - К западу от заката

Свет приглушили — знак замешкавшимся зрителям рассаживаться по местам.

— Волнуешься? — спросила Шейла.

Не вовремя она это.

— Боюсь представить, что они сотворили со сценарием.

Свет погас, и последние голоса умолкли. Открылся занавес. Перед началом показа прожектор выхватил из темноты Манка, идущего к микрофону, чтобы поблагодарить всех, кто работал над столь важным международным проектом. Рассыпаясь в похвалах, он попросил встать на поклон исполнителей главных ролей, невероятно талантливого режиссера Фрэнка Борзейга и гениального автора выдающегося произведения Эриха Марию Ремарка. Поток поздравлений друг другу лился еще несколько минут, пока на экране шли вступительные титры. Прорычал знаменитый лев, высветился девиз студии: «Ars gratia arsis» [118] Искусство ради искусства ( лат .). — наглая ложь. Наконец стали сменять друг друга имена, сложенные из огромных букв, публика рукоплескала любимцам и вежливо хлопала остальным, как обычно бывает на выпускных. Скотт представил, как Зельда и Розалинда сейчас подъезжают в ночи к Центральному вокзалу Нью-Йорка и входят в просторный мраморный зал, полный людей.

Шейла сжала его руку. Через несколько минут под сдержанные аплодисменты зрителей на экране появились имена Скотта и Парамора. Может, дело было всего лишь в алфавитном порядке, но он с облегчением отметил, что его имя поставили первым.

Шейла поцеловала его в щеку.

— Поздравляю!

— Спасибо!

Ради этого Скотт и приехал в Голливуд. И пусть картина не была полностью его, и наверняка в ней все исковеркали и испортили, а все-таки он гордился первой завершенной работой.

После всех битв с Парамором, войны записок, безвкусных правок последнего Скотт сомневался, что от его сценария вообще хоть что-то осталось, так что был удивлен уже тем, что сохранили его начало: эскадрон немецких летчиков празднует окончание войны в аэродромной столовой. Первое появление на экране трех товарищей показали как надо, только Манк смазал тосты речами о Мире и Доме.

— И здесь успел, — процедил Скотт; Шейла потрепала его по колену.

Все в диалоге было не так: слишком уж гладко, искрометно, будто снимали комедию. Сцена, в которой Франшо Тоун бросает гранату в свой самолет и идет прочь, осталась в фильме, и гонку на автомобилях сохранили почти нетронутой, даже встречу товарищей с Маргарет Саллаван сняли так, как задумывал Скотт. Все шло неплохо, только спор Роберта Янга и Франшо Тоуна в кабаке переписали, чтобы не упоминать нацистов, и целиком вырезали монолог еврея, в чьем магазине устроили погром.

Не хватало и сцены, в которой фашисты сжигают на площади «На Западном фронте без перемен».

— Беззубо, — вынес вердикт Скотт, на что какой-то человек впереди обернулся и уставился на него.

По сюжету, Маргарет Саллаван умирала от туберкулеза, но и при смерти поражала цветущим видом. Франшо Тоун не мог выключить радио в гараже, когда передавалась речь Гитлера, просто потому, что в Германии того времени никакого Гитлера еще не было.

Скотт мог бы поклясться, что видел в газетах, которые они с Дотти просматривали ежедневно, барабаны со свастиками на шествиях. В фильме же они были просто черными. Скотт покачал головой. Судя по всему, некоторые сцены обрезали.

— Вполне возможно, — признала Шейла.

Он не ошибся. В сцене с вокзалом на заднем плане не было ни флагов, ни парадных портретов Гитлера. Все подчистили. Райнеке понравится.

Скотт перестал смотреть.

— Извини, — шепнул он Шейле, осторожно протиснулся мимо зрителей и зашагал по проходу к выходу, не обращая внимания на продолжающийся за его спиной фильм.

В фойе было светло и на удивление людно. К буфетам еще тянулись очереди, а двери во внутренний двор были распахнуты. На улице люди собирались в кружки, разговаривали, курили в свете фонарей. Скотт с облегчением понял, что не узнает никого из них. Колонны, не уступающие тем, что снимал Сесил Демилль [119] Сесил Демилль (1881–1959) — продюсер и режиссер, лауреат премии «Оскар». Имеется в виду его немой фильм «Десять заповедей» (1923 г.). , навели Скотта на мысль о Самсоне, в последнем приливе сил разрушающем филистимлянский храм. Это ведь просто глупое кино. Сколько в нем самом Самсонова самодовольства? Ночь выдалась ясная и прохладная, по небу рыскал одинокий луч прожектора. Скотт закурил, глубоко затянулся и как раз выпустил облачко пара, когда в дверях появилась Шейла.

Она взяла у него сигарету, затянулась и вернула Скотту.