Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Рыбину мучительно захотелось снова полюбить так, как он любил Марусю. Подсознательно он продолжал любить ее все эти годы, хотя думал, что Маруся уже замужем и, конечно, счастлива.

С наступлением темноты все отчетливей стали звучать приглушенные голоса, вздохи, скрип повозок. Рыбин решил закурить, но в этот момент прозвучало:

— Прекратить курение!

«Значит, ё-мое, скоро», — догадался Рыбин.

Командир стрелковой роты старший лейтенант Вьюгин ожидал майора Поперечного, с которым раньше служил в штабе дивизии. Прослужили они вместе недолго — майора перевели в штаб корпуса. Приезд Поперечного мог быть обыкновенной инспекцией, но Вьюгин решил: это неспроста.

Сын учительницы и инженера, Игорь Вьюгин получил хорошее воспитание: любил книги, неплохо разбирался в музыке. С детства он мечтал стать красным командиром — этого хотел его дед, в прошлом офицер царской армии. Во время гражданской войны дед некоторое время служил у белых.

— Значит, ты в наших стрелял? — спрашивал Вьюгин-младший.

Дед откладывал потрепанную книгу, снимал очки в металлической оправе.

— А кого ты понимаешь под словом «наши»?

— Конечно, красных!

— Приходилось… — признавался дед.

— Может, ты и карателем был? — возмущался Вьюгин-младший.

— Нет, — спокойно отвечал дед, — в карательных отрядах я не служил.

Вьюгин-младший не мог примириться с тем, что его родной дед был белым. Утешало лишь то, что задолго до окончания гражданской войны дед осознал свою ошибку, перешел на сторону красных, стал военспецом, принес немало пользы. Это подтверждал боевой орден, полученный дедом. Старый солдат носил его на лацкане полувоенной тужурки с накладными карманами.

— Сам Фрунзе вручил, — с гордостью сообщал дед и дотрагивался до ордена, словно хотел убедиться, на месте ли он.

Дед и внук часто спорили о гражданской войне, которую воспринимали по-разному. Вьюгин-младший судил о ней по рассказам учителей и пионервожатых, дед с болью вспоминал то время, когда вчерашние друзья становились врагами, брат убивал брата. Но, несмотря на это, дед и внук отлично ладили. Вьюгин-младший любил слушать деда. Тот рассказывал ему о героизме русских солдат, о Пржевальском, Козлове и других офицерах, снискавших славу России. Что такое мужество, отвага, честь, Вьюгин-младший усвоил еще в детстве. И теперь это определило его отношение к людям, к самому себе.

Боевое крещение и свой первый орден Вьюгин получил под Сталинградом. В заснеженной степи погиб почти весь взвод, которым командовал он, в ту пору младший лейтенант. Гибель солдат, таких же молодых, как он, оставила в душе Вьюгина рану. Он часто вспоминал этих парней. После госпиталя его, как способного и толкового офицера, направили в штаб дивизии. Служба в штабе показалась ему безопасной и поэтому унизительной, и он добился возвращения на передовую.

Вьюгин принял роту полтора месяца назад. Во время летнего наступления она заметно поредела, нуждалась в пополнении. Еще днем Вьюгину сообщили, что ему направляют пятнадцать человек. Этого было мало, и теперь старший лейтенант с нетерпением ждал майора Поперечного, чтобы пожаловаться. И еще он ждал сандружинницу Надю, которую зачем-то вызвали в медсанбат.

Вьюгину нравилось в этой девушке все: ее неброская красота, застенчивость, которую так часто утрачивают женщины, очутившиеся среди сотен мужчин, огрубевших на войне, познавших горечь утрат, живущих только одним днем, даже не днем — часом, ибо утром не угадать, что ждет солдата вечером, какая пуля — его. Вьюгин видел: Надя скромна, приветлива. Она жадно слушала его рассказы, и это восхищало Вьюгина.

Старший лейтенант тоже нравился Наде, но… Мать, строгая и сварливая женщина, полностью подчинившая себе мужа, в молодости весельчака и балагура, а теперь скромного товароведа, боявшегося жены как огня, часто предупреждала: «Смотри, Надька, принесешь в подоле — в тот же день выгоню!»

Мать вдалбливала, что все мужчины подлецы, что все они только одного хотят, что если у парня намерения честные, то нечего таскаться по кино и паркам, лучше прийти в дом и посвататься как полагается, а потом хоть куда — и в кино, и в парки. Она осуждала свою племянницу, имевшую внебрачного ребенка, называла ее нехорошим словом и добавляла: «Теперь по рукам пойдет».

Надя про себя возмущалась, но помалкивала, потому что тоже, как и отец, боялась матери.

Иногда по вечерам в их дом приходили сослуживцы отца — невзрачные, малоинтересные, как казалось Наде, люди. Щелкая костяшками домино по накрытому протершейся клеенкой столу, они тихо переговаривались, шумно сморкались, исподволь поглядывая на дверь кухни, где гремела кастрюлями мать: мужчины гадали, каждый про себя, выставит ли она угощение или даже чайком не удастся побаловаться? Если мать приносила запечатанную красным сургучом бутылку, мужчины оживлялись, сгребали в одну кучу фишки, торопливо укладывали их в деревянную коробку; потом, дождавшись закуски, бережно разливали водку в маленькие рюмки и, растягивая удовольствие, засиживались до глубокой ночи. Если же мать даже чаю не предлагала, то мужчины, сыграв два-три кона, расходились. После их ухода отец начинал метаться по комнатам, шаркая шлепанцами до тех пор, пока мать не прикрикивала на него. Пробормотав что-то, отец удалялся в спальню. Через несколько секунд раздавался скрип пружин и тяжкий вздох. Надя жалела отца, однажды попыталась заступиться за него, но мать так цыкнула на дочь, что пропала всякая охота вмешиваться.