Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

— Пояснее высказаться не можешь?

— Могу и пояснее. — Ленька похвастал, что незадолго до моего приезда переспал с Маней.

Я назвал его трепачом. Он снова ухмыльнулся, всем своим видом показал — было. В глазах потемнело. Я ударил его.

Я был покрепче — отъелся на казенных харчах, — так двинул Леньку по носу, что потекла кровь. Нас разняли. Примчалась Анна Федоровна:

— За что ты его?

— За дело!

Ленька моргал, хлюпал носом. Можно было подумать — ягненочек.

— Ответишь! — воскликнула Анна Федоровна. — Научился у Оглоблина рукам волю давать.

— На фронте этому научился.

— Здесь не фронт! — отрезала Анна Федоровна и, округлив щеки, дунула в свой свисток.

Через несколько минут появился постовой, отвел меня и Леньку в отделение. Мне, очевидно, пришлось бы отвечать по всей строгости, если бы дежурным не оказался фронтовик — пожилой капитан с орденской планкой на груди. Я рассказал ему все, как было. Неприязненно покосившись на Леньку, он спросил:

— Заявление писать будете?

Я почувствовал: Леньке хочется напакостить мне, но он боится. Капитан повторил вопрос, и Ленька процедил:

— Н-нет.

Когда он ушел, капитан поинтересовался, где я воевал, вспомнил своего командира полка, отстоявшего его после какой-то крупной неприятности. Напоследок сказал:

— Ты, браток, в общем-то, правильно поступил. Но впредь поаккуратнее будь — сейчас другая полоса жизни началась.

Помню, как улыбалась бабушка, когда после разговора с Маней я ворвался в комнату с возгласом: «Все, отслужил!» Помню, как мать уговаривала меня только учиться, утверждала, что ее зарплаты нам хватит. Помню поздравления соседей, разговоры о том, что теперь с каждым днем будет все легче и легче.

Повидаться с Оглоблиным в тот день мне не удалось. Бабушка сказала, что он до сих пор оплакивает своего друга, каждый день ходит на Даниловское кладбище, где погребена урна с прахом Никольского.

Проснулся я поздно, когда мать уже ушла на работу. Бабушка смотрела в окно. Доносились голоса, какой-то шум.

— Что случилось? — спросил я, приподнявшись на локте.

Бабушка не ответила. Я повысил голос, но она снова не услышала меня. В том, что у нее вконец расстроился слух, я убедился еще вчера. Во время моего разговора с матерью бабушка невпопад подавала реплики, вставляла слова. Было чуточку смешно и очень, очень грустно.

Прошлепав босиком к окну, я поцеловал бабушку в щеку.

— Проснулся? — она улыбнулась, показала взглядом во двор. — Что-то стряслось: милиционеры пришли и любопытных тьма.

Двор гудел как растревоженный улей. Быстро одевшись и наскоро поплескав на лицо, я помчался узнавать новости.

У Петровых производился обыск. Оказалось, что Толик был обыкновенным карманником, промышлял в универмагах, вчера его схватили с поличным. Два милиционера отгоняли от окон Петровых наиболее любопытных. Сквозь тюль смутно виднелись мужчины в штатском. Я представил себе, как стыдно сейчас Мане, как страдает она.

— Сколько веревочка ни вейся — конец будет! — громко сказала Анна Федоровна.

Она стояла с узелком в руке около мужа. Николай Иванович сильно кашлял, прикрывая рукой рот.

Работники уголовного розыска не нашли того, чего искали, и минут через десять или пятнадцать покинули наш двор. Но никто не расходился. Вышла Надежда Васильевна — расстроенная, почерневшая, в наспех наброшенной косынке.

— Подстроено! — крикнула она. — Не виноват он.

— Не болтай, — строго сказала Анна Федоровна. — Я давно тебя предупреждала: молодой, да больно ранний.

Надежда Васильевна поморщилась, с досадой на лице возразила:

— Ты совсем не разбираешься в людях.

Анна Федоровна повернулась к мужу:

— Пора ехать, Коль: к двенадцати назначено.

Они направились к воротам. Николай Иванович шел медленно; было видно, как сотрясаются от кашля его плечи. В воротах он обернулся, поклонился нам в пояс.

Тогда я и не подозревал, что вижу его в последний раз. После больницы он уехал на три месяца в санаторий, потом с полгода был дома. Бабушка рассказывала: в хорошие дни Анна Федоровна выводила его погреться на солнышке, он сидел спокойно, как старичок. Я этого не видел, потому что работал и учился, дома только ночевал. Через полгода Николай Иванович снова лег в больницу и вскоре умер там. Ленька — так рассказывали все, кто был на похоронах и поминках, — не проронил ни слезинки. Он вспомнил об отце, когда стало известно, что в ближайшие дни нам выдадут смотровые ордера. Эта новость взволнованно обсуждалась во дворе. Тревожно расширяя глаза, Ленька уверял всех, что их, Сорокиных, должны приравнять к семьям погибших и выделить квартиру получше, чем другим.