Наталья Галкина - Покровитель птиц

— Вы с ним знакомы? — спросила Шанталь.

— Его по «скорой» в клинику к Джанелидзе привезли с острым приступом аппендицита, один из учеников Джана оперировал, а я тогда в обходе участвовала.

Блистательный хирург Иустин Иулианович Джанелидзе был одним из любимейших профессоров у курсантов Военно-медицинской академии. Когда в клинике своей совершал он обходы, с прямой спиною, гордой посадкой головы, короткая стрижка римлянина, седеющие усики, халат его белый напоминал мантию, а шествующие за ним будущие врачи и доктора отделения казались княжеской свитою. В своей газете «Пульс», маленьком юмористическом листке, как ни странно, издававшемся не одно десятилетие самой что ни на есть лишенной юмора (черный, разве что наличествовал) эпохи, курсанты публиковали стихи; в частности, была получастушка и про Джанелидзе:

Азербайджан, конечно же, для рифмы; окончание фамилии «дзе» (в отличие от простолюдинного «швили»), гордая стать, сдержанность, благородство указывали на древний просвещенный грузинский княжеский род.

И вот на одном из обходов, подойдя к оперированному накануне по поводу острого аппендицита Клюзнеру, Джанелидзе стал расспрашивать больного: когда почувствовал начало приступа и т. п., и, к удивлению своему, выяснил, что пациент сутки лежал дома с сильнейшими болями.

— А почему вы сразу не вызвали «скорую»? — спросил профессор.

— Да я всё ждал, когда само пройдет, — отвечал Клюзнер.

— Вы прооперированы чуть ли не в последний момент перед перитонитом, — сказал Джанелидзе, — вам повезло, нам тоже.

Иустин Иулианович заглянул в карточку, возможно, ожидая найти там запись о том, что пациент состоит на учете у психиатра, но ничего подобного не нашел.

— А чем вы занимаетесь? — спросил Джан, и вид у него был, по обыкновению, строгий, почти суровый. — Кто вы по специальности?

— Я композитор, — отвечал Клюзнер. — Занимаюсь музыкой.

Соколиным взором окинув больного, Джанелидзе промолвил:

— С вами всё ясно.

И удалился со свитою своею, по которой прошел сдерживаемый смешок, подытожив, ни к кому, собственно, не обращаясь, в коридоре:

— Художественная натура.

Молоденькая докторша шла последней и слышала, как за спиной ее в палате рассмеялся Клюзнер, а потом ойкнул, смеяться было больно.

Через год Джанелидзе, став лауреатом Сталинской премии, едет в США, чтобы ознакомиться с американской кардиохирургией. Вернувшись, он собирает молодых врачей, рассказывает о достижениях американских кардиохирургов. Из зала выскакивает майор, крича: «Генерал, вы позорите ваши погоны!» Джанелидзе резко осаживает его, но крикун не унимается, грозя генералу за «космополитизм» судом чести. После лекции Иустин Иулианович выходит в морозный январский ленинградский воздух и умирает от разрыва сердца. Человек, делавший сложнейшие операции на сердечных сосудах с 1911 года (а в 1913 впервые в мире зашивший рану восходящей аорты), прошедший две мировые войны, великий хирург, спасший тысячи людей, погибает от оскорбления, нанесенного ему дюжинным хамом; и в этом есть некая тайна человеческой природы как таковой.

Входом на восток, фасадом на юг, тыльным торцом к лесу, на север. Деревья вокруг дома он вырубил, вышла то ли полянка, то ли лужайка. В солнечные дни по тени от дома он знал, который час: участок и гномон крыши служили солнечными часами. Весной на лужайке цвели сотни одуванчиков, солнечно-золотые травные волны набегали к порогу.

— Я бы хотел всю жизнь на околице нашей цивилизации прожить, — говаривал он.

Он и жил теперь с весны до осени на околице, на опушке, не совсем в лесу. С участка были три выхода (входа), три калитки: на улицу Сосновую, на лесную дорогу, ведущую к поселку и к ручью, и на тропинку в лес.