Наталья Галкина - Ошибки рыб

Он встречается с заказчиком, выслушивает его пожелания относительно интерьера гостиной на втором этаже ремонтируемой квартиры.

— Пусть все конкретно будет, как на дне, — говорит заказчик, — в две стены от пола до потолка вмонтируй обалденные аквариумы с подсветкой, рыб мне в ихтиоцентре подберут, две стены сделаешь, как рифы, нет, только одну, одна пусть будет, как затонувший корабль, все равно какой, хоть «Титаник», хоть старинный пиратский, инсталляция по твоей фантазии, но чтобы со скелетами, блин, и с утопленниками, а под потолком повесишь креативную рыбину, большую фишку, как нарисуешь, так и исполнят, такую, блин, гендерную, как конфетка, прямо секс-символ, нанимай кого хочешь, авангардиста, скульптора, но чтобы человек с именем, а рыбу пусть разделает под Фаберже, глаза инкрустированы хоть стразами, хоть драгкамнями, и подсвети, пусть блестит, сделай на мать ему, за ценой не постою.

Колычева мутит, он слушает, неотрывно глядя на перстень заказчика, устрашающих габаритов перстень с фианитами, напоминающий кастет. В качестве задатка заказчик выдает Колычеву тысячу баксов. Надвигается вечер, все наслаждаются светом белой ночи, а для Колычева снова начинает темнеть, он решает загулять, планирует напиться, подцепить девицу, он согласен на проститутку, есть молоденькие и прехорошенькие, надо только места знать. Выбрав фешенебельный ресторанчик на Екатерининском канале, он старательно загуливает.

Настолько старательно, что, наплясавшись, выруливает в небольшой провал в памяти, из которого материализуется в пренеприятнейшую сцену: два молодых придурка бьют его на набережной. Разумеется, он сопротивляется, но их двое, а он пьян, к тому же у них совести нет, а у него имеется, это на уровне подсознания и иногда очень мешает. Он не помнит, каково было начало, как сцепились они в трио, то ли мальчики развлекаются, то ли хотят баксы отнять и попутно куражатся, то ли тренируются, то ли он им ляпнул лишнее. С ним такое случается. Ко всему прочему, у них светло как днем, белая ночь, а у него слепящая мгла, поздно, луны давно болтаются в чужом небе, прохожих нет, надеяться не на что, он уже валяется на асфальте, ему бесконечно больно, он почти смирился с мыслью, что ему каюк, сейчас его убьют.

Выстрел.

Один из парней, вскрикнув, хватается за плечо, падает, светлая куртка в крови, парень с трудом встает, кричит второму: «Сваливаем!» Второй выстрел. Похоже, второму мальчику пуля попортила кисть левой руки. Убегают они, однако, весьма резво.

Колычев по-прежнему лежит на асфальте.

К нему подходит только что сошедшая с горбатого мостика девица в модном прикиде с загорающимися и гаснущими микроскопическими цветными лампионами, с револьверчиком в руке, руки в замысловатых черных перчатках с дырками и в блестках; он разглядывает перчатки.

— А ты, хмырь, что разлегся? — спрашивает мелодическим голосом его спасительница. — Копыта собрался откинуть?

Колычев поднимается. Сперва на четвереньки. Потом, хватаясь за тумбу парапета, принимает вертикаль, прислонившись в тумбе. Вокруг по-прежнему никого. Стреляй не стреляй, никто носа не высунет.

— А если бы ты их застрелила? — спрашивает он.

Голова гудит отчаянно, по скуле течет кровь, губы разбиты, говорить неприятно, дикция никуда не годится.

— Ну, и валялись бы тут, блин, — отвечает она беспечно. — Это даже романтично. Кому они нужны, шваль помоечная. Двумя больше, двумя меньше. Говорила я им: «Отвалите, херувимы, стреляю». Не слушали. Ты идти можешь?

Он демонстрирует свои возможности по части ходьбы, поначалу согнувшись в три погибели, приволакивая ногу.

— Хрен с тобой, — говорит она, пряча дамский револьверчик в фосфоресцирующую сумочку, — я тебя подвезу. Мне судьба бухих да битых по ночам развозить. У меня мазо такое.

— Такое — что?

— Хобби кармическое, блин, харизма с вершок.

Она тащит его по горбатому мостику. На той стороне канала стоит ее шикарный лимузин.

Сойдя с мостика, Колычев резко распрямляется, голова идет кругом, его начинает рвать.

— Да отойди ты в сторону, тухлая кобелина, — кричит она, — ты мне тачку заблюешь!

Они мчатся по безлюдному ночному городу. На каждом повороте его мутит.

— Чего они от тебя хотели, сявки недотыканные? — спрашивает она, тормозя перед Московским вокзалом.

— Не помню. Может, баксы чуяли.

— А у тебя баксы есть?

— Немного.

— По тебе видно, что немного, — фыркает она. — Было бы много, ты бы с трезвыми телохранителями в запой впадал. Ну, и видок у тебя. Жалко, что я их не пристрелила, неудача какая, непруха.