Наталья Галкина: Корабль и другие истории

В город по капле вливалась тишина.
И весна.

— В классической, — сказал Шут, — литературе… —
Он сидел на шкафу.
Седые волоски клочьями.
В бороденке пылища.
Нога на ногу.
С пяточкой голой.
И полировал ногти.
Он ставил рекорд.
Ноготь указательного пальца левой руки
был длиною с вершок.
Шут не подстригал ноготь по календарю.
Ставил в хозяйском календаре птички.
— В классической, — сказал Шут, — литературе… —
— Он был очень образованный домовой.
Домовой-сноб.
— …литературе, — сказал Шут, — есть пьеса,
В которой главные герои — наш брат, нечисть.
— Чья пьеса-то? — спросил Облом.
Облом лежал под кроватью и грыз леденец.
— Англичанин написал, — отвечал Шут.
Они помолчали.
— А как называется? — спросил Облом.
— Точно не скажу, — сказал Шут. —
Старый я стал. Провалы в памяти.
То ли «Осенний сон»,
То ли «Ночная весна».
— Упражнения делай, — сказал Облом. —
Стихи учи наизусть. Мнемотехнику изучай.
Дыши, как в Индии ихние домовые дышут.
Массаж производи, как в Китае надомные.
— Между прочим, — сказал Шут, —
похоже, что у нас появилась надомная.
А что такое мнемотехника?
— Женщина? — спросил Облом. — Это метод такой.
— Не то чтобы женщина, — сказал Шут, — не совсем.
Но вроде того. А в чем метод-то?
— К примеру, — сказал Облом, — ты хочешь запомнить слово «нататения».
— Разве есть такое слово? — спросил Шут.
— Есть, — сказал Облом.
— Что обозначает? — спросил Шут.
— Что-то научное, — сказал Облом. — Не отвлекайся.
Сначала запоминаем «на».
Представить, что я подхожу и даю тебе пшена.
— При чем тут пшено? — спросил Шут.
— Пшено ни при чем.
— Зачем же я должен его представлять? — спросил Шут.
— Ты не его представляй, а меня, — сказал Облом. —
Я подхожу и говорю: «На!»
— Лучше дай мне тянучку, — сказал Шут.
Он был сладкоежка.
— Пусть тянучку. Это все равно.
— Большая разница — тянучка или пшено.
— Дальше запоминаем «та».
Вообрази, что хозяин опять ищет книгу.
Целая гора книг. Шкафы. Пыль.
На улице хозяина ждет заказной автомобиль.
Автомобиль гудит и заводится,
А у хозяина книга не находится.
Он в шкафах роется
И говорит: «Не та, не та, не та…»
Мы путаемся под ногами. Получается суета.
И тогда она возникает и он кричит: «Та!»
— Кто она?
— Книга.
— Ну и ну, — сказал Шут.
— Слушай дальше.
Запоминаем слог «те».
Или лучше — «тени».
Хозяин опять уснул не выключив свет.
Мы сидим на шкафу при входе в кабинет.
Ты говоришь мне:
«Смотри, наши тени на стене.»
— На стене, — повторил Шут.
— Остается, — сказал Облом, — запомнить «я».
Ты смотришь в зеркало и говоришь: «Кто там?»
— Кому? — спросил Шут.
— Себе, — сказал Облом.
— Что я, псих? — спросил Шут.
— Молчи и слушай, — сказал Облом. —
Ты смотришь в зеркало, стучишь по зеркалу…
— Только что я не стучал, — сказал Шут.
— Стучишь. И говоришь: «Кто там?»
И отвечаешь: «Я!»
Понял?
— Нет, — сказал Облом.
— Ты вспомни, что я тебе говорил, — сказал Шут.
— Сперва ты пришел и дал мне эту штучку…
Которая липнет к зубам.
Жевательную, что ли резинку?
Тянучку!
А обещал гречу.
Потом Хозяин вызвал такси.
И перерыл все в доме,
Приговаривая: «Не в том томе».
Мы ему мешали, как могли.
Потом Хозяин завалился спать
Не на кровать,
Зато мы сели на шкаф
И словили кайф.
А потом я чокнулся вконец,
Перестал сам себя узнавать,
И стал по зеркалу стучать.
И из всего этого вышло что-то научное.
— Между прочим, — послышался голос из-за кухонной двери, —
«Нототения» пишется через два «о».
— О! — сказал Облом.
— Это кто? — спросил Шут.
— Это новая надомная, — сказал Облом.
Выйди и покажись, раз ты такая грамотная. —
Маленькая всклокоченная кикиморка
Появилась на пороге.
В кудряшках морковка, капуста и лавровый лист.
Глазки блестят.
Лапки пританцовывают.
Задние лапки имеются в виду.
Вместо передних лапок — ручки.
Кикиморка сверкнула глазками
И улыбнулась малюсенькой голливудской улыбкой.
— Ты кто? — дуэтом спросили Шут и Облом.
— Я — Изщейка.
— Шпионка? — спросил Шут.
— Доносчица? — спросил Облом.
— Изщейка пишется через «зе», — сказала надомная, —
Из щей я.
— Вареная? — спросил Шут.
Надомная обиделась и надула губки.
— Я из вчерашних, — сказала она.
— Ты их ешь, что ли? — спросил Облом.
— Я в них сплю, — сказала Изщейка.
Последовала пауза.
— И через «о», — сказала Изщейка, — запомнить тоже легко.
Есть такой ВИА.
— Вий? — спросил Шут.
— Ансамбль, — сказала Изщейка, — вокально-инструментованный.
Называется «Но то те!»
— И что? — спросил Шут.
— А потом: «Ни я.»
— В каком смысле? — спросил Шут.
— «Ни ты, ни я.»
— Все мы рехнулись, друзья, — сказал Облом, —
И ты, и я. И она.
Как, однако, действует на нелюдей весна!
— Между прочим, — сказала Изщейка, прихорашиваясь, —
В классической литературе есть один роман
О нем.
Называется «Облом».
И еще имеется опера, в которой главный герой — Шут.
Даже и не одна.
— Да, — сказал Облом, — весна она и есть весна.
Вот не было печали. —
Помолчали.
— А во сколько вы встаете? — спросила Изщейка.
— Мы и не ложимся, — сказал Облом.
— А то я по утрам аэробирую, — сказала Изщейка.
— Про анаэробных я что-то слышал, — сказал Шут. —
Вроде это микробы.
— Живут в земле, — сказал Облом.
— Я не в земле аэробирую, — сказала Изщейка, —
Я во щах.
— В вещах? — не расслышал Шут.
— В супе, — сказала Изщейка.
— Брызги летят? — спросил Облом.
— И тебе не стыдно? — спросил Шут.
— Тише! — крикнул Облом. — НАШ идет.
Выходим за пределы видимости! —
Домовые и надомная растворились в воздухе.
Вошедший бросил портфель в кресло
и подошел к стене.
Он что-то шептал.
И глядел на стену.
На стене висела фотография парусного судна.
Светлые небеса.
Светлая вода.
Паруса.
— Бедный мой, — сказал хозяин, — бедный мой. —
Зазвонил телефон.
— Да, — сказал Хозяин.
— Да, — сказал Хозяин.
— Нет… — сказал Хозяин.
— Устарел, — сказал он. —
Устарел и его разберут.
По шпангоуту,
На дрова.
Перезвони.
Слышу тебя едва. —
И пошел на кухню.
Изщейка за ним.
Шут за ней.
Облом за ними.
— Как, говоришь, твое имя? — спросил Шут. — Борщовка?
— Ты по мнемотехнике запомни: «Из…»
— Изсупка?
— Изсупов — граф такой был, — сказала Изщейка. — Запоминаем:
Ты подходишь к шкафу и достаешь из него тянучку…
— Опять эта тянучка, — сказал Шут, — сколько можно.
— А я подхожу…
— А я? — спросил Облом.
— А мы подходим и спрашиваем: «Откуда взял?»
А ты говоришь: «Из!»
— Я лучше запишу, — сказал Шут.
Он достал огрызок химического карандаша
И поскакал к календарю.
— Да, — сказал Хозяин, — вот и конец кораблю.