Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Как видишь! — весело подмигивает отец.

— А какие?

— Вишню и абрикос — то, что он обещал мне. — Отец наклоняется, берет в руки еще один прутик-саженец и, улыбаясь, показывает матери: — А к ним в придачу — еще и орешек! Будут у нас теперь пироги с орехами… Погоди, только вырастет…

— Ну что ты такое выдумал! Где у нас место для ореха? — В материнском тоне явное неодобрение.

— Как — где?

— Где ты его посадишь?

— Куда-нибудь сунем…

— Тогда у нас совсем солнышка не останется. Сам погляди… Детишкам нужно солнце, — твердит мать.

— Давай посадим его хоть бы вот тут. — Отец делает несколько шагов к забору, отделяющему двор от улицы.

— А что будет потом, когда он разрастется? — Мать беспокоит даже такая отдаленная перспектива.

— Когда еще разрастется…

— Раскинет ветки над самой крышей. В кухне и комнате станет темно, как в пасмурный день, — выкладывает мать свой главный козырь и победно смотрит на отца.

— Чего сейчас загадывать, ему еще расти и расти, — не сдается отец.

— Пойми, здесь и так сыро! А орех твой совсем затенит стены. Нет, детям нужно солнышко, без него нельзя.

— Дети вырастут быстрее, чем орех. Я уже состарюсь, а он будет юношей в расцвете лет, — улыбается отец.

— На свете всегда найдутся какие-нибудь дети! — тихо, но выразительно произносит мать. Но отец, кажется, ее не слышит, зато сыну — он стоит рядом — слышно все.

— Да, орех растет медленно, — размышляет вслух отец. Смотрит куда-то вдаль, уже поверх сада, может быть представляя себе отдаленное будущее, о котором только что спорили.

— Прошу тебя, обдумай все хорошенько, — призывает его мать, но по ее тону чуткое ухо улавливает, что она уже почти уступила.

— Не волнуйся, мать, солнышка тут всем хватит. А вот сюда, в тенечек, мы потом поставим скамейку… — прикидывает отец.

— А где Зуза? — обращается мать к сыну. — Не знаешь, куда подевалась?

— Наверное, где-нибудь на улице…

— Пойди-ка поищи ее, и будем обедать, — посылает Франтишека мать и бежит на кухню, откуда доносится плач самого младшего — Владимира.

В тот же день после обеда отец выкопал еще одну ямку — для ореха.

И посадил в нее деревце.

Их было двое. Оценщик, лысый, лет пятидесяти, и с ним молодая девушка, вероятно его помощница.

— Здравствуйте! — подошел к ним Франтишек. Мать и те двое кивнули.

— Это мой сын, — представила его мать.

— А-а, сын. — Лысый не то улыбнулся, не то скривился, взглянув на Франтишека, трудно было понять, что означает выражение его лица. К тому же он опять повернул свою шарообразную голову к ореху.

— Какой замечательный орех! — воскликнула девушка. Под мышкой она держала папку с бумагами.

— В доме уже были, все осмотрели, все промерили и записали, — успела мать шепнуть Франтишеку.

— Прекрасное дерево! — вновь пропищали пухленькие губки.

— Таким его делают соразмерные пропорции, — важно объяснил оценщик.

— Это наш орешек. — Мать только вздохнула.

— Руженка, так и запишите, — распорядился оценщик. — Сколько ему лет — двадцать пять, тридцать?

— Да, около этого, — ответила мать.

Девушка записала все необходимые данные в тетрадь и, подровняв бумаги, закрыла свою красивую кожаную папку.

Оценщик, закурив сигарету, с наслаждением после каждой затяжки выпускал колечки дыма.

Мать вглядывалась в листву дерева, которое только что было предметом особого внимания, шелест листьев доносил до нее отголоски давних дней, их тайное завещание.

И хотя, прежде чем задать свой вопрос, Франтишек кашлянул, голос его все равно прозвучал как-то неестественно глухо:

— А какова сегодня стоимость такого ореха?

— Стоимость? — Оценщик сощурил глаза, прикидывая, потом затянулся, выпустил очередное колечко и наконец произнес: — Двадцатилетнее ореховое дерево, по положению, может быть оценено максимально в сто тридцать восемь крон. — Он помолчал, попыхивая сигаретой. — Это ма-кси-мум, — повторил он по слогам. — За неповрежденное, ухоженное растение, развитое и хорошего сорта, — подчеркнул он условия, при которых ореховое дерево может быть оценено наибольшей суммой. — Однако от года начала массового плодоношения цена постепенно снижается. Начиная с тринадцати лет — на три кроны в год, — объяснял он с нескрываемым удовольствием — здесь он был в своей стихии, глаза его воодушевленно загорелись. — Вы говорите, вашему ореху приблизительно тридцать лет. Это значит, что уже лет пятнадцать он плодоносит в полную силу. Пятнадцать умножаем на три… Мелочь считать не буду… Округляем… — он великодушно махнул рукой, — округляем до ста крон!