Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

– Кое-чему научился у монахов в монастыре, пока они меня не прогнали. И потом, я помогал здесь, на острове, после цунами. Некоторых вылечил.

С главной дороги (одно название, что главная, всего две полосы!) они свернули на узкую улочку, с обеих сторон – высокие каменные заборы, еще раз свернули и еще, каменный лабиринт, не иначе. Остановились помолиться в маленьком буддийском храме: несколько построек с крышами-шляпами, статуя Будды под навесом, перед ним на столе – цветы. Ада осталась у ворот, а Ян и местные скинули обувь и прошли во двор поклониться Будде.

Чем дальше отходили они от океана, тем гуще становились джунгли. Наступали незаметно. И вот уже ветви свешиваются на дорогу, а сама дорога – утоптанная тропка. Здесь уже ни одного белого лица, туристы так далеко не забираются, пропали даже лавочки со связками оранжевых орехов у порога. Дом Виджая – отвоеванный у джунглей клочок земли, на котором постоянно приходится что-то выкорчевывать, подрубать, чтобы не зарастало, сама постройка похожа на обувную коробку: небольшая, без претензий, с плоской крышей. У дверей дома стояли человек шесть, родственники или соседи. Лица грустные. Но у одной женщины, это Ада разглядела отчетливо, на лице не просто грусть, а отчаяние. «Наверное, мать девочки», – подумала она – и угадала.

В низеньком доме было полутемно.

Ян прошел в комнату к больной, Ада за ним идти не решилась, замерла на пороге. Вместе с ней в двери сунулись и все любопытные. Дышали рядом, но не смели прикасаться к белой женщине. Ада чувствовала их взгляды, как на экзотическую птицу смотрели. Хотя ведь экзотика тут, у них.

Ян вышел очень скоро, попросил всех во двор, к свету. И что-то было в его лице такое, от чего мать девочки тут же упала перед ним на колени и начала с жаром говорить на своем языке. Все остальные нахмурились, потупились, стояли полукругом, ни слова не произнося. Слушали мольбы матери. Ада уже и сама была готова просить Яна. Но, взглянув на него, поняла: не от вредности он помочь не хочет, а просто не может. И от осознания сам стоит несчастный.

– Единственная дочь, – вдруг сказал Виджай по-английски – видимо, Ян не очень хорошо понимал местное наречие. И сказал так, будто извинялся за жену. Будто он-то готов принять судьбу, какой бы она ни была. А вот мать не готова.

– Как зовут девочку? – спросил Ян.

Женщина пробормотала несколько слов, из которых Ада различила только одно:

– Прасанна.

И тут Ян точно на что-то решился:

– Дайте мне лампу. Нет, не мне, ей, – показал он на Аду. – И никто не ходите со мной. С нами.

Аде в руки всунули что-то вроде керосиновой лампы, самодельный светильник чадил, от него неприятно пахло, может, в нем и был-то не керосин, а какое-нибудь местное топливо. Ян закрыл дверь и входную, и в комнату, родители и родственники остались во дворе.

Свет от лампы косматыми пятнами запрыгал по стенам.

– Электричество у них часто отключают, – объяснил Ян. Но разве до объяснений сейчас было?

Девочка лежала на кровати – в белом платье поверх одеяла. Ада бы ни за что не признала ее живой, да она вроде и не дышала. Красивый ребенок. Вьющиеся волосы, нежные черты лица. И вся она была такая маленькая, такая хрупкая, как птичка.

Ян опустился на колени перед кроватью, сложил руки в молитвенном жесте, голову склонил:

– Благословенная Земля, Страна счастливых, забытый рай, ты не имеешь ни широты, ни долготы, ты стоишь в центре мира, открой свои Невидимые врата, через которые попадают в мир богов и демонов. Приветствую тебя, о Владыка Сияния, тот, кто во главе Великого Дома, Принц Ночи и Кромешной Тьмы! Смиренно стою перед тобой, прошу не за себя, а за ребенка по имени Прасанна, что значит «приятная на вид». Посмотри на нее, удивись ее красоте и смелости. Она уже вступила в чертоги твоего Бронзового дворца. Но я, смиренный сын твой, прошу тебя: верни ее обратно. Верни ее к отцу и матери, которые любят ее. Они пролили немало слез, но все еще сохранили надежду. Не оставь их, Владыка Сияния. Поддержи в них веру, дай им силу. Помоги людям Благословенной Земли.

Он поднялся с колен, склонился над девочкой, руки его затрепетали, в воздухе очерчивая ее тело. Потом правую руку он поместил над ее лбом, а левую над сердцем. И долго держал их так. Вдруг он отшатнулся, отряхивая руки. Он был весь в поту, рубашка прилипла к спине, на лбу блестели капли. Он вдохнул глубоко-глубоко, через рот, как будто втягивал что-то из воздуха, совершенно безумным взглядом обвел стены, посмотрел на Аду, будто впервые ее видел, взгляд его задержался на ее обручальном кольце (она держала в этой руке лампу). И вдруг, точно вспомнив о чем-то, похлопал себя по нагрудному карману и выудил одну из своих запонок. Он держал ее на ладони одной руки, а другой поводил по воздуху, сделал хватательное движение, будто что-то поймал и вложил это что-то в сапфир. Осторожно опустил запонку на грудь девочки. И снова встал на колени.