Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Мешать Ильфу и Петрову не стал. Зато его стараниями еще на исходе 1920-х годов распространялась версия, что он – прототип Брунса. А если инженер-чревоугодник с Катаевым соотнесен, значит, принятый за бывшего офицера Бендер тут ни при чем. Решение изящное. Для верности объявлено, что талантливый мошенник – ну, вылитый Шор.

Для комментирования случай непростой. Ильф и Петров немало усилий приложили, чтобы современники увидели намеки, позволявшие соотнести Бендера с Катаевым. Но инициатор соавторства обнаружил то, о чем друг и брат, увлекшись повествованием, запамятовали. И постарался закрыть тему.

Другой, не менее характерный пример – история о том, как мемуаристы и литературоведы устанавливали прототип Авессалома Владимировича Изнуренкова, владельца одного из стульев. Герой – эпизодический, но запомнившийся многим читателям.

В машинописной редакции «Двенадцати стульев» сказано, что специальностью необычайно остроумного Изнуренкова было формирование тематики различных журналистских публикаций. Так и зарабатывал герой: «Он никогда не острил бесцельно, ради красного словца. Он острил по заданиям юмористических журналов. На своих плечах он выносил ответственнейшие кампании. Он снабжал темами для рисунков и фельетонов большинство московских сатирических журналов».

Но при этом славы не добился. Он «выпускал не меньше шестидесяти первоклассных острот в месяц, которые с улыбкой повторялись всеми, и все же оставался в неизвестности. Если остротой Изнуренкова подписывался рисунок, то слава доставалась художнику. Имя художника помещали над рисунком. Имени Изнуренкова не было.

– Это ужасно! – кричал он. – Невозможно подписаться. Под чем я подпишусь? Под двумя строчками?».

Характеризуется в романе и сам процесс сочинения острот. Указано, что Изнуренков «бегал по редакционным комнатам, натыкаясь на урны для окурков и блея. Через десять минут тема была обработана, обдуман рисунок и приделан заголовок».

В остальном журналист тоже необычен. Так, сказано: «Подобно распеленутому малютке, который, не останавливаясь ни на секунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит головой величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выдувает изо рта пузыри, – Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечного беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородочком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал гимнастику на резиновых кольцах».

Далее описана главная черта натуры Изнуренкова. Журналист не способен действовать целенаправленно и последовательно: «Сущность его жизни и деятельности заключалась в том, что он органически не мог заняться каким-нибудь делом, предметом или мыслью больше, чем на минуту».

Акцентируется, что Изнуренков крайне экзальтирован и патологически непоседлив. Сосредоточиться на чем-либо «он не мог. Бешено работающие ноги уносили его, из двигающихся рук карандаш вылетал, как стрела, мысли прыгали».

Потому компаньону Воробьянинова и удается отобрать у владельца один из разыскиваемых стульев. Изнуренков, взяв напрокат пианино, не платил в установленные сроки, вот суд и постановил взыскать с должника невыплаченную сумму, а при ее отсутствии – описать и продать имущество. Соответственно, Бендер выдает себя за судебного исполнителя, тогда как экзальтированный и непоседливый остроумец даже не проверяет, есть ли у нежданного посетителя документ, подтверждающий официальный статус.

Но осталось неясным, зачем Изнуренкову пианино. К его профессии музыкальный инструмент, вроде бы, не имеет отношения, семьи же, судя по роману, у журналиста нет.

Также не объяснено, почему Изнуренков оказался несостоятельным должником, чье имущество надлежало описать и продать. Процедура вынесения судебного постановления занимала не менее двух месяцев, а сатирических изданий в Москве было тогда много, и если журналист «снабжал темами для рисунков и фельетонов большинство», то и зарабатывал немало. К примеру, позволил себе купить на аукционе отнюдь не дешевый стул. А вот чтобы расплатиться за пианино, не доводя конфликт до суда, почему-то денег не имел.

Впрочем, Изнуренков был сам по себе настолько комичен, что указанные выше противоречия большинство читателей просто не замечало. Яркие детали отвлекали. Запоминались именно они.

Впервые соотнес остроумца-непоседу с конкретным журналистом-современником И. П. Абрамский. Двенадцать лет он был завредом журнала «Крокодил» – от самого основания и до 1934 года. Позже занимал аналогичные должности в других периодических изданиях.