Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Вряд ли можно считать имя Остап «весьма редким» на Украине. Разве что в сочетании с еврейской фамилией. Но о мнении спорить нет смысла.

Главное, Катаев привел развернутую характеристику. По его словам, внешность Остапа «соавторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер».

Далее – о биографии. Остап, старший брат одесского поэта, «не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить».

Убийцей, по словам Катаева, должен был стать приезжий бандит. Сыщика не видел никогда, знал только фамилию. Отсюда и ошибка: выследил и убил не Остапа, а его младшего брата. Поэт «только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине полосатый двуспальный матрац».

Если верить Катаеву, сыщик ночью пришел в притон, где скрывались бандиты, и сообщил, что убили они поэта. В свою очередь, убийца признал, что совершил ошибку и готов искупить ее смертью.

Затем, по словам Катаева, сыщик и преступники до утра пили вместе неразбавленный спирт, читали стихи одесских поэтов, таким образом справляя поминки. А утром Остап ушел, «чтобы снова начать борьбу не на жизнь, а на смерть с бандитами».

О Шоре написано много. Правда, Розенбойм отметил, что Бендер – образ собирательный. Но и не отрицал соотнесенность с братом Фиолетова.

Была еще версия, что сам Катаев стал прототипом Бендера. Но ее сочли неубедительной [228]   См., напр.: Пчхеидзе А. Авантюристы, писатели, прототипы // Collegium. Киев. 1993. № 2. С. 161–163; Беляков С. Одинокий парус Остапа Бендера // Цитата: Классики глазами наших современников. 2007. № 3/4. С. 74–79. .

Убедительна была катаевская. Потому что она эффектнее. Соответственно, домысливались аргументы, подтверждавшие, что прототипом Бендера стал Шор. Так, бывший сыщик Петров не забыл товарища по угрозыску, а коль скоро тот, как рассказывал Катаев, посещал собрания одесских литераторов, значит, с Ильфом там познакомился.

Версия и ныне воспроизводится пишущими о романной дилогии. Противоречия же попросту игнорируются.

Допустим, не важно, что О. Б. Шор – не старший, а младший брат убитого поэта. Однако важно другое: в уголовном розыске не служил. Нет сведений о нем в списках «Одесской рабоче-крестьянской милиции».

Зато известно, что в сыскном отделении державной варты служил его брат. И убит не по ошибке, а при исполнении служебных обязанностей. Погиб вместе с другим сыщиком. Это, кстати, установлено литературоведом А. Л. Яворской, анализировавшей некрологи в одесской периодике [229]   Подробнее см.: Яворская Е. Л. Одесская пресса 1918–1919 гг. о смерти Анатолия Фиолетова // Вестник РГГУ. 2011. № 6 (68)/11. С. 49–54. .

Публикации Яворской не изменили ничего. Катаевская версия по-прежнему тиражируется.

Ситуация обычная. Нас же другой вопрос интересовал: зачем Катаеву понадобилось, чтобы его считали прототипом Брунса, а Шора, соответственно, прототипом Бендера. Ответ подсказывает биографический контекст.

Начнем с того, что опознать Катаева в Брунсе вряд ли возможно. Разве только, ориентируясь на имя жены да отпуск в Крыму на Зеленом мысе. Но об этом мало кто знал. Равным образом, увидеть некоторое сходство Бендера с братом Фиолетова, если оно и было, сумели бы только немногие литераторы-одесситы, помнившие гостей «Зеленой лампы».

В 1928 году младший Шор оставался безвестным. А вот старший Катаев тогда – знаменитость. О нем в романе многое напоминало современникам.

Прежде всего, интерпретированные Ильфом и Петровым сюжеты рассказов друга и брата. Эти намеки подробно анализируются в комментарии.

Выше упоминалось, что важны черты сходства, отраженные речевым поведением героя. Катаевские шутки, воспроизведенные в его рассказах, цитирует Бендер.

Наконец, внешность. Это Катаев тогда – атлет «с медальным профилем».

Катаев не мог не заметить намеки. Вполне лестные, вот только в контексте егобиографии сходство было опасным.

Бендер выдавал себя и Воробьянинова за эмиссаров заграничной монархической организации. Создание антисоветского подполья имитировал в провинциальном Старгороде, предсказуемо напоминавшем Одессу. Ну а трусоватые заговорщики сочли афериста бывшим офицером, сопровождающим будущего сановника.

Ильф и Петров, увлекшись повествованием, упустили из виду биографическую специфику друга и брата. А вот Катаев не забыл офицерское прошлое, шестимесячное ожидание расстрела в чекистской тюрьме, чудесное избавление, ставшее возможным благодаря Туманову и Бельскому, повторный арест, очередное вызволение, наконец, бегство из Одессы. Так что соотнесенность с монархическим заговором была неприемлемой даже на уровне рассуждений о прототипе. И в 1927 году, и десятилетия спустя. Что называется, от греха подальше.